Форум » Работы в театре » Дядя Ваня » Ответить
Дядя Ваня
Коломбина: Надеюсь, что в скором времени и здесь появятся размышления о новой театральной работе Александра Домогарова.
Татьяна: VA пишет: "...теперь у каждого свой "переводчик" _______________________________________________ Как, собственно, и взгляд на этот спектакль. Как и взгляд на любой другой спектакль... (и не только спектакль...) Что, наверно, совершенно нормально - мы же не однояйцевые близнецы...
Коломбина: 26/11/2009 "Дядя Ваня" - страсти человеческие.
VA: Татьяна пишет: мы же не однояйцевые близнецы... Что, откровенно говоря, очень радует.
Коломбина: 27/11/2009 Zio Vanja si tinge di umorismo
Коломбина: Андрей Кончаловский "ОТВЕТОВ ВЫ НЕ ПОЛУЧИТЕ". В театре им. Моссовета играют одну из самых ожидаемых премьер этого сезона - пьесу Чехова «Дядя Ваня», в постановке режиссера Андрея Кончаловского. - Как правило, режиссер, который выбирает то или иное произведение для инсценировки, имеет конкретные вопросы к автору. Были ли у вас вопросы к Антону Павловичу Чехову, когда вы взялись за "Дядю Ваню»? - У меня есть вопросы, которые я ставлю, но ответов я не ищу. Я не люблю давать ответы. Меня интересует только одно: волнует или не волнует зрителя то, что я делаю. Если волнует - значит, это современно, если не волнует — значит, это неактуально. И волновать должны не философские концепции или идеи, а само эмоциональное вовлечение в жизнь человеческих характеров. Чехов говорил, что никто не знает настоящей правды. Достоевский и Толстой каждый знали свою правду. А Чехов имел смелость ее не знать. Фридрих Горенштейн писал, что Достоевский и Толстой были Дон Кихотами русской литературы, а Чехов был ее Гамлетом. И Чехов, и Шекспир имеют только вопросы, но не имеют ответов. - А как вы считаете, Чехов был скорее пессимист или оптимист? Я не знаю. Я думаю, что, как человек очень думающий, — он пессимист. А как человек чувственный и романтический, он оптимист. Абсолютных пессимистов мало, да и абсолютных оптимистов лучше не видеть. У человека обязательно должны быть силы помогать людям, вселять в других веру, но в то же время он должен иметь отвагу признавать, что многие вещи находятся в области желательных, но невозможных. - Справедливо замечено, что с годами Чехов не отдаляется от нас — он к нам приближается. Что изменилось в вашем взгляде на Чехова и, в частности, на пьесу «Дядя Ваня» - почти через сорок лет после вашей экранизации ЭТОЙ пьесы с Иннокентием Смоктуновским в главной роли? В свое время вы утверждали, что были тогда под большим впечатлением от Бергмана, и «Дядя Ваня» - в большой степени дань этому влиянию. Вы сделали – «по-бергмановски» мрачную картину, в то время как Чехову неизменно свойственны юмор и ирония. - Фильм не мрачный, а драматичный: все-таки таил светлый конец. Картина действительно была сделана под влиянием Бергмана и говорит о немножко других героях, чем у меня сейчас в спектакле. Изменились моя трактовка Чехова и мое прочтение "Дяди Вани". Все изменилось. Я изменился. - Жанр «Дяди Вани» обозначен у Чехова как «сцены из деревенской жизни». Режиссерское прочтение может сделать эту пьесу и комедией, и трагедией, и драмой. Что получилось у вас ? - Необязательно либо только смеяться, либо только плакать. Как я уже говорил, меня в первую очередь интересует, волнует или не волнует зрителя то, что я пытаюсь выразить. Жизнь свободно лежит перед каждым из нас. Все зависит от того, какую парадигму мы выберем для того, чтобы определить, что пред нами протекает. Какую парадигму мы выберем, так мы и будем воспринимать. Для одного это трагедия, для другого — комедия. Чехов, как и сама жизнь, нейтрален. Жизнь, как и природа, не имеет этики. Чехов говорил, что пишет серенькую, обывательскую жизнь. Чехов говорил о том, что люди пьют чай, обедают, а в это время рушатся человеческие жизни. Значит, надо создать такой мир, когда люди пьют чай, а в это время рушатся человеческие жизни. Также важно почувствовать, что Чехов, его язык — это музыка, и его надо воспринимать как музыку. Вообще, театральная эстетика XIX и XXI века очень разные, поэтому очень сложно сделать чеховские возвышенные диалоги реальностью. Надо сделать так, чтобы этого языка не было видно. Очень часто диалоги чеховских героев воспринимаются и принимаются как некие месседжи. А дело здесь совсем не в том, что думает автор, а в том, что думают его герои. Существует определенная дистанция между ним как автором и его героями, хотя очень часто через жизнь героев частично проходят элементы личной жизни автора. - А в вашем спектакле чеховское название оправданно? Главное действующее лицо - это «Дядя Ваня»? Не смиренная кроткая Соня? Или умный и погасший, потихоньку спивающийся Астров? - У каждого режиссера свое видение, свои попытки выразить точку зрения Чехова. Я не могу сказать, кто центральный персонаж. Я думаю, что центральный персонаж - атмосфера этой жизни, этой провинции. В этой пьесе очень равномерно распределено внимание к разным судьбам. Называется же пьеса «Дядя Ваня» потому, что все крутится вокруг восстания Войницкого против той жизни, в которую он погружен. Когда я делаю спектакль, я не думаю, кто центральный персонаж, для меня центральный персонаж тот, кто говорит в данный момент на сцене. Главное, к чему я стремился, — это создать мир Чехова с его отношением к этому миру и людям. - Одна из главных интриг спектакля — это Павел Деревянко в роли дяди Вани. Вас не смущал тот факт, что Войницкому у Чехова 47лет, Деревянко же всего 33? В моем спектакле ему не 47, а 40 лет. Возраст - не главное; главное, что за темперамент. Трудно сказать, почему именно он... Но, наверное, все-таки не зря Астров называет Войницкого в пьесе «шутом гороховым». - Что можно тогда сказать об Астрове Александра Домогарова? - Астров — нормальный русский мужик, который любит женщин, он привлекателен для них, любит красоту и достаточно цинично относится к жизни. Вообще, у меня нет ответов, кто такой дядя Ваня, кто такой Астров... Каждый большой человеческий характер у Чехова, как и у Шекспира, — это тайна. Это хорошо и отвратительно одновременно — как и все в жизни. Мы можем сильно не любить человека, но со временем подружиться с ним, затем этот человек уведет у вас жену, а потом во время войны спасет вам жизнь. Так какой же этот человек: хороший или плохой? Это всего лишь наше представление о нем в данный момент — вот он хороший, а вот плохой. И то и другое — иллюзии. Чехов позволял себе сомнения во всем. Все его вещи относительны, все его герои сомневаются и, как все нормальные люди, меняют одни иллюзии на другие, потому что ничего, кроме ощущения иллюзии, у человека нет. Одна иллюзия сменяет другую, а мы воспринимаем ее как открытие. До самой смерти мы живем иллюзиями. Чехов был нейтрален не по отношению к себе, а по отношению к людям. Он очень многое прощал людям. Только циник может по-настоящему любить людей, зная, что они могут быть ничтожны. А Чехов был циник. А ответов вы не получите. Да я и не хочу объяснять свои характеры. Я слишком хорошо отношусь к своим героям, чтобы понять их дуализм, их внутреннее богатство. Они все приятны и отвратительны. И глупы, и умны. И счастливы, и несчастны. Светлана Бердичевская / "Театральная касса" , №12, 2009
Татьяна: Еще одно интервью А.Кончаловского - в сегодняшнем (№ 49) номере журнала "Итоги": Человек с молоточком Режиссер Андрей Кончаловский: "Русскому человеку не хватает желания желать. Мечтать - сколько угодно... И ничего не делать" Этот театральный сезон - чеховский, юбилейный. Нам предстоит увидеть не только все пьесы классика в различных интерпретациях, инсценировки прозы, но и спектакли, героем которых станет сам Антон Павлович. Вот уже скоро 150 лет как он отвечает на насущные вопросы современников. Иногда устает. Каким видят писателя сегодня, рассказал "Итогам" Андрей Кончаловский - режиссер, поставивший в Театре Моссовета "Дядю Ваню" спустя почти сорок лет после своего знаменитого фильма. - Есть опасение, что юбилейный сезон пройдет под знаком книги Дональда Рейфилда "Жизнь Антона Чехова", покончившим со многими бытующими у нас мифами или штампами. Вас эта монография впечатлила? - Я прочитал ее раньше других, потому что читал по-английски. И она меня очень обрадовала. Именно такого Чехова я знал из писем. Просто Рейфилд как ученый сухо соединил мозаику фактов и представил их более полно. Классиков всегда мифологизируют. И Толстого, и Пушкина, и Тарковского. Постепенно создается образ, далекий от реального человека. Появляется, к примеру, Пушкин летающий, парящий ангел, борец... - И как выглядит мифологический Чехов? - Врач, бессребреник, мудрый, отзывчивый гражданин, поэтичный мечтатель, оптимист, ну, во всяком случае не пессимист. - А на самом деле? Врачом-то хоть остается? - Нормальный человек. В котором есть и цинизм, и тщеславие, и неприятные черты характера - раздражительность, мстительность и определенная вульгарность, даже ревность обычная для литератора. И терпимость ко всем на свете. За исключением своих братьев, особенно младшего. Не мог терпеть разврата, пьянства и всего того, что окружало его семью. К сорока годам нашел в себе отвагу сказать: я не знаю, зачем все это, вообще зачем жизнь. Он писал Книппер-Чеховой: "Ты спрашиваешь, что такое жизнь? Это все равно что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего не известно". Потому у Чехова нет натужного поиска смысла, тенденциозности. - Есть еще и мифы о чеховских спектаклях, мхатовских прежде всего. Одни режиссеры идут в этом русле, другие полемизируют. Для вас существуют образцы, что-то потрясшее когда-то, незабываемое? - Нет, возможно, я мало видел. - Ни Стрелер, ни Брук не поразили? - Это было хорошо сделано. С хорошим вкусом. А читая письма Чехова, я все яснее понимал, в чем конфликт между Антоном Павловичем и Художественным театром. Не надо бояться в драме фарса. В жизни все перемешано, высокое сочетается с низким. - Кстати, в "Дяде Ване" жанр не обозначен. Просто "Сцены из деревенской жизни". - Я думаю, весь Чехов - один жанр. - Трагикомедия? - Он любил клоунов и любил кладбища. У него клоуны бродят по кладбищу. - По-моему, в вашем давнем фильме никакого фарса не было. А была горечь. 70-й год. Оттепель кончилась. В финале мы видели, как реку снова сковывает лед... - То, что вы сказали, мне и в голову не приходило. Я снимал Чехова и никаких аллюзий не имел в виду. Но вы так же правы, как те, кто этого не увидел. Когда звучит музыка Бетховена, один видит море, а другой маму. И оба плачут, только по разным причинам. Можно сделать десять гениальных спектаклей по "Дяде Ване" - все будут разными и все единственно правильными. Как жизнь. Чехов никогда не думал об актуальности, он просто писал о русской жизни, какой она была. И эта жизнь не так уж изменилась, как кажется. Она приблизительно такая же... - Какая такая? - Какая и была. Скучная, грязная, бесцельная - провинциальная жизнь. Он говорил, что в своем творчестве презирал русскую провинцию и ставил себе это в заслугу. - Значит, мы напрасно часто повторяем, будто жизнь держится на немногих сохранившихся провинциальных интеллигентах. - "Немногие" люди были всегда и везде. Русскому человеку не хватает желания желать. Мечтать - сколько угодно... И ничего не делать. - В вашем спектакле заглавный герой, Войницкий, резко помолодел. Это принципиально? - Нет. Он мог быть и старше. Просто мне нужен был артист (Павел Деревянко. - "Итоги") этого регистра. Легкий, даже легкомысленный. - Дядя Ваня легкомысленный? Не нытик? - Думаю, лучшим исполнителем этой роли мог бы быть молодой Чарли Чаплин. - Неожиданно. Тогда продолжите мировой кастинг. - Астров - Бертон, Харрис, Финни... И все пьяницы. - Ну а девушки? - Соня - Джульетта Мазина. Елена - Анита Экберг или Мэрилин Монро. - Вы когда музыку к спектаклю заказывали, какое настроение просили передать? - Я попросил Артемьева написать вальс, который два еврея исполняют в самом что ни на есть третьесортном ресторане, где на столах не очень свежие скатерти. Чехов сам музыка. Кстати говоря, пошлая музыка ему как раз очень идет. - Чеховские герои - интеллигенты. Для вас рассуждения Астрова о гибнущих лесах - прекраснодушное блеяние или серьезная озабоченность? - Там все есть. И то и то. Он выпил водки - начал говорить о лесах. А когда трезвый, говорит о том, что жизнь скучна, глупа... - Астров говорит о лесах пьяный, но у него очень большой материал подготовлен, видно, на трезвую голову. - Конечно, поскольку он врач, его интересует история болезни. Чехов тоже поехал на Сахалин как врач. Хотел быть полезным российскому государству. Оказалось, это никому не нужно. Тысячи фотографий, 10 тысяч опросных карточек собрал. - Вы их в спектакле используете, делаете социальные акценты? - А как же можно быть не социальным, когда говорится - русские леса трещат под топором? - Вы тоже нам диагноз ставите? - У меня же книжка на эту тему есть - "На трибуне реакционера". - Ей уже больше двух лет. Жизнь меняется. - По большому счету изменений мало. Конечно, советская Россия срезала определенный генетический пласт - и пропала некая глубокая сердечность отношений, которая была до революции в определенных кругах. Вспомните записки художника Коровина или, например, визит Толстого к Чехову - старик идет к молодому писателю, потому что тот болен! И все же сегодня Россия гораздо более натуральна, естественна, чем при Советах. Революция уничтожила деньги, заменив их политической властью, а теперь деньги вернулись - и все вернулось на круги своя. Сейчас мы как раз идем путем Флорентийской республики середины XV века, когда Медичи первый раз почувствовали, что деньги могут играть серьезную роль в политике. Мы еще на том витке истории. Мы периферия, глубочайшая провинция христианского мира. - Вместе со всей нашей великой культурой? - Конечно. Все наши великие появились, потому что образованным классом были открыты английская, французская литература, немецкая философия. Мы же все равно часть Европы. Но отстаем от нее, поэтому, слава богу, у нас еще есть театр. В Европе театр уже кончается. - По-вашему, театр - такое важное место? - Театр - это поиск истины в отличие от кино. Кино - производство. Когда вы снимаете, вы должны знать, что снимаете. Когда вы репетируете, вы не знаете, где будете через месяц. - Вы разделяете сентенцию Треплева, что нужны новые формы? - Я согласен с Тригориным, который говорит, что не нужно пихаться и толкаться, всем места хватит. Наивно утверждать свой путь как единственно правильный и отрицать на этом основании других. - Значит, вам близки размышления Солженицына о пагубности беспощадного поиска новизны, разрушившего XX век? - Абсолютное прозрение. К тому же написано еще тогда, когда мало кто чувствовал по-настоящему, куда движется европейский мир. - Выходит, у Треплева не было выбора - только застрелиться? - Вы слишком утилитарно подходите. Почему стреляется Треплев, никто не знает. А может, он стреляется потому, что его мама не любит? - Вашу "Чайку" московская критика встретила в штыки. Остались не поняты? - Какая культура, такая и критика. Были и хорошие статьи. Знаете, в рассуждениях обо мне всегда присутствует определенный штамп: Кончаловский, мол, неплохой режиссер кино, профессионал, даже высокий профессионал, сын автора гимна и всю жизнь приспособлялся... Вот умру, тогда будут другие вещи говорить обо мне, появятся иные оценки. У нас не любят успешных людей. В Америке если ты успешен, у тебя масса друзей. А если ты не успешен, то у тебя нет никого. Там любят только победителей. А в России любят неудачников, спившихся и мертвых. Больше всего любят мертвых, начиная с поминок. Те же люди, которые гнобили, несут гроб и произносят речи. Об этом Коровин замечательно сказал: гидра русской зависти. Спектакль не становится лучше оттого, что его хвалят, и не становится хуже оттого, что его ругают. Он актуален, когда волнует, когда человек в зале плачет или смеется, следит за происходящим дет-ским взглядом. Если он смотрит взрослыми глазами, он либо интеллектуальный онанист, либо критик. - Вы где-то упоминали, что готовы поставить все пьесы Чехова. А Толстого, которого недавно продюсировали? - "Последнее воскресение" продюсировал потому, что люди, которые это делали, мне очень симпатичны. И Майкл Хоффман, и Хелен Миррен. - Не зря деньги вкладывали, фильм получился? - Да, для американской и европейской публики он получился. В России разнесут. Знаете, если русские сделают спектакль или фильм про Англию и в нем будет не более адекватное представление об Англии, то на Западе его не станут разносить с удовольствием. Скажут что-то такое... Итальянцы и вовсе не любят ругать. Либо восхищаются, либо не пишут ничего. - Живем в другом климате. - Мы расцветаем в разносах. Фаина Георгиевна Раневская точно заметила: против кого дружим? Типичная русская черта объединяться против кого-то. Партийность. Чехов как раз и был критикуем с двух сторон - и слева, и справа. А сам предпочитал и тех и тех видеть в отдалении. Мне он этим очень близок. Я никогда не был ни в одной партии. Вообще никому не принадлежу и хочу таким оставаться. - Преодолели в себе русскую ментальность? - С трудом, конечно, и не совсем. Но с возрастом безусловно. - В кино вы не раз обращались к современности, а в театре ставите только классику? - В кино нет классиков. Чтобы стать великим писателем, не обязательно прочитать все на свете, достаточно одну Библию. Чтобы сделать великий театр, достаточно Эсхила, Софокла, Шекспира, Чехова, Стринберга, Ибсена... Я бы только ими и занимался, потому что это каждый раз восхождение на Фудзияму. Там нет ничего того, что связано с нашей реальной жизнью, и есть все, что связано с жизнью человеческого духа. Как и пять тысяч лет назад, люди также хотят заниматься сексом, любить, производить детей и есть, иметь крышу над головой, также боятся смерти, голода, одиночества. И все. Человеком движет страх. - Не страсть? - В основании любой страсти - тоже страх. Секс - это сублимация страха смерти. - Напоследок скажите, мы все-таки увидим небо в алмазах? - Мы его всю жизнь видим. - Хотя Соня вроде бы о том свете говорит? - Это же совсем рядом. Мы не знаем, что с нами случится завтра. "За дверью счастливого человека должен стоять кто-нибудь с молоточком, постоянно стучать и напоминать, что есть несчастные и что за непродолжительным счастьем непременно наступит несчастье". Чехов - из записных книжек. Вот тогда счастье будет ощутимо. Мария Седых
Татьяна: Видеосюжет о предстоящих гастролях спектакля в Таллинне и небольшое интервью А.Домогарова эстонскому ТВ (09.12.2009.)
VA: Спасибо! Давненько не было видно АЮ...
ta_ro: Анонс таллиннского спектакля на Русском портале И вот такая стильная афиша, только Астрову здесь лет... немного
МК: Мне очень понравилась надпись на видеосюжете: "ДЯДЯ ВАНЯ" В ЭСТОНИИ. В Таллинн прибыл Александр Домогаров. Практически человек и пароход. "Это - он. Я узнаю его. В блюдечках - очках спасательных кругов. - Здравствуй, ... Как я рад..." В.Маяковский
VA: МК пишет: Практически человек и пароход У меня та же ассоциация.
ta_ro: На сайте Кончаловского появились, оказывается еще 29 ноября, статьи из итальянской прессы о гастролях "Дяди Вани". На русском языке Все отзывы довольно похожи, я взяла парочку процитировать, может, кому-то будет интересно ПАНОРАМА, 19.11.2009 Милан, говоришь ли ты на языке Чехова? Роберто Барболини – из Москвы Элегантно одетый, как миланский рантье прошлых времен, в пиджак и жилетку, из кармашка которой свисает цепочка часов, Дядя Ваня паясничает на сцене. За стенами театра пасмурное небо Москвы время от времени сыпет первым снегом. Но в стенах театра им. Моссовета царит удивительно теплая атмосфера: публика смеется, участвует, подчеркивает дружными аплодисментами предпремьерный спектакль «Дяди Вани», мировая премьера которого состоится 20 ноября в миланском театре Паренти. Затем гастроли продолжатся в других итальянских городах, а затем и в Балтийских странах, чтобы вновь вернуться в Москву на официальную премьеру перед Новым годом. Спектакль поставлен крупным режиссером театра и кино Андреем Кончаловским, который и в 71 год неизменно приветлив. « Я постоянно обращаюсь к Чехову, мне бы хотелось поставить на сцене все его произведения. В том числе и потому, что считаю только нас, русских, способными действительно понять его, как вы понимаете Карло Гольдони или Эдуардо», - говорит режиссер за чашкой дымящегося чая. И объясняет: «Необходимо понимать отношения с власть имущими в России 19 века и тот факт, что Чехов происходит из семьи крепостных. Потом наша обломовская пассивность, мрачность, ужасный климат: все произведения Чехова крутятся вокруг русской скуки. Но чтобы сделать эту скуку интересной, необходимо иметь огромный талант». Этот «Дядя Ваня» отнюдь не скучен. Это комичный и гротескный спектакль, который был поставлен спустя 3 года после успеха «Чайки», также показанной в Италии. «По сравнению с моим фильмом «Дядя Ваня», снятом в 1970 году, сейчас изменилось восприятие меня самого, Чехова и жизни», - подчеркивает Кончаловский. Неумолимый в этом вопросе, он сравнивает театр и кино: ««Хороший фильм» означает, что этот фильм мог бы понравиться глухому, для которого идеальный вариант – немое кино. А хороший театр должен нравиться даже слепому. Если кино – это фотография любимого человека, то театр – это этот человек из плоти и крови». Понятно, чему Кончаловский отдает предпочтение. Но режиссер «Возлюбленных Марии», бывший соавтор Андрея Тарковского, не забыл своей любви к кинокамере: к Рождеству в Росси выйдет его новый фильм, своего рода мюзикл, вдохновленный «Щелкунчиком» Гофмана, на музыку Петра Ильича Чайковского, с Джоном Туртурро в роли Крысиного короля. Фильм финансировали американцы, однако, мнение Кончаловского о Штатах, где он прожил более десяти лет до начала Перестройки, довольно жесткое: «Оттуда идет новое варварство, идея оценивать в денежном эквиваленте не только время, но и искусство. Это девиз Энди Уорхола: «Если ты не можешь это продать, это не искусство». Сегодня люди приходят в восторг не от произведения искусства, а от его непомерной цены, как произошло с акулой в формальдегиде Дамьена Хёрста. В Америке Музей Тернера хотел купить ее за миллионы долларов, но последний наследник выступил против: «Никакой мертвечины в этом музее». Готов подписаться под этими словами». За это Кончаловский продолжает любить театр, как нечто живое, действительно существующее: «Кто-то называет меня театральным режиссером, скроенным по кинематографической мерке. Это неверно: в театре я хочу быть театральным. И точка». АВВЕНИРЕ, 22.11.2009 КОНЧАЛОВСКИЙ ПОКОРИЛ МИЛАН ИРОНИЧНЫМ «ДЯДЕЙ ВАНЕЙ» Доменико Риготти Большая мировая премьера пьесы Чехова в постановке русского режиссера на сцене Франко Паренти Пожалуй, «Дядя Ваня» - одна из самых горьких, безнадежных и печальных пьес Чехова, но вместе с тем она больше других проникнута нежностью и мягкостью. Это пьеса, в которой могло бы произойти все, но в реальности так ничего и не происходит. Это история тусклой, заполненной работой жизни одного немолодого холостяка и его племянницы Сони, жизни, полностью посвященной управлению делами семейной усадьбы. Они преданы профессору Серебрякову, зятю и отцу соответственно, которого оба глубоко уважают. Когда Серебряков приезжает из города вместе с молодой и красивой Еленой, своей второй женой, Войницкий и Астров, семейный доктор, осуждающий истребление лесов, влюбляются в нее, пробуждая в ней лишь сожаление о бесцельно прожитых годах. Праздность, которой оба гостя «отравляют» призрачное спокойствие жителей усадьбы, на самом деле обнаруживает в них не только разочарование в любви, но и невозможность измениться. Так часто мы смотрим «Дядю Ваню» на итальянском языке, что, кажется, будто мы знаем пьесу, если и не слово в слово, то сцену за сценой, но вот она, драгоценная встреча – «Дядя Ваня» пришел к нам в красивом, глубоком, радостном и трагичном звучании русского языка. Спектакль, премьера которого проходит сейчас в миланском театре Франко Паренти (затем спектакль пройдет с тем же успехом в других итальянских театрах, а в конце года – в Москве), поставил Андрей Кончаловский, маэстро театра и кино (брат другого известного мастера, Никиты Михалкова). Шедевр Чехова Кончаловский экранизировал еще в 70-е годы. Фильм получился изящный, без выявления скрытых конфликтов и анализа социальных парадоксов, но он был лишен некоторых персонажей. Фильм был сделан с черным юмором, в котором были частично утрачены меланхолия и лиричность, свойственные литературному тексту. В сегодняшней театральной версии всё повторяется, хотя мрачные или ироничные намеки, на самом деле, выражены в менее резкой манере. Спектакль совсем не выходит из рамок традиций, хотя в нем немного не хватает драматизма. По сравнению с фильмом, в котором действие происходит на более широком пространстве, здесь действие разворачивается в очень точном ритме на одной большой сцене, где элементы сценографии представляют собой нагромождение мебели и предметов домашнего обихода, которые отсылают нас к России былых времен. Что касается актерского состава, он великолепен. Все исполнители настолько хороши, что великий Станиславский мог бы без колебаний взять их в свой Художественный театр. Без излишне мучительных страданий, даже скорее строгая и решительная, стойкая в финале, такова Соня в исполнении Юлии Высоцкой. Очень точный образ Астрова создал Александр Домогаров, а Наталия Вдовина также точно сыграла белокурую Елену. Великолепная пародия на Серебрякова в исполнении Александра Филиппенко. Но, пожалуй, Павел Деревянко превзошел всех остальных. Он создал немного юношеский образ Дяди Вани, каким он и должен быть, сыграв его в водевильной манере, что понравилось бы и самому Чехову. Такой Дядя Ваня, потерпевший крушение в своей жизни, но сохранивший способность к самоиронии, становится нам очень близким.
ta_ro: Появилась маленькая заметка о таллиннском спектакле "Дядя Ваня" в Таллинне имел успех. В статье ничего особенного, зато есть хорошие фотографии со спектакля, которые можно посмотреть в фотоальбоме Anton Tšehhov "Onu Vanja". Фотографии в очень хорошем качестве и огромного размера (для любителей ) - открывается новое окно с фото на весь экран. Так что, кто видел спектакль - может вспомнить, кто не видел - порассматривать. Я только одну фотку утащила, а там их - 56. Foto: Andres Putting
динара: Спасибо огромное!
ta_ro: Маленький анонс в ЖЗЛ В Ригу прибыл выдающийся российский режиссер Андрей Кончаловский, чтобы сегодня и завтра в театре «Дайлес» показать чеховского «Дядю Ваню» в своей постановке. А перед этим режиссер, а также исполнители ролей в спектакле Александр Филиппенко, Александр Домогаров и Павел Деревянко провели пресс-конференцию в отеле Rīdzene. Фото: Сергей Аболиньш, ЖЗЛ Фото: Владимир Старков, PENSTER И небольшие интервью Кончаловского «Я в третьем акте личной драмы!» и "Интеллигент — понятие русское"
нара: АНДРЕЙ КОНЧАЛОВСКИЙ: Я СТАВЛЮ ЧЕХОВА, А НЕ ПЬЕСУ 13 и 14 декабря в Риге пройдет спектакль по пьесе А. П. Чехова «Дядя Ваня». В гостинице Ridzene состоялась пресс-конференция с режиссером-постановщиком Андреем Кончаловским и актерами – Павлом Деревянко, Александрами Домогаровым и Филиппенко. Вот некоторые вопросы, которые задали журналисты. Андрей Кончаловский: Нам так и сказали. Погода плохая, идти некуда, лучше уж сюда. - Какие у Вас впечатления об итальянской гастроли? А.К. Гастроли в Италии – уникальная возможность испытать счастье. Даже если спектакль принимают плохо, просто погулять по улице – большая радость. Даже если солнца нет, все равно приятно. Знаете, Италия для русских… Гоголь все свои лучшие произведения написал в Италии, Риме. Для русских – это рай. Так что, для нас – большая привилегия и большое счастье. Если про спектакль… мы, вот, говорим: премьера, премьера… я не знаю, когда она будет. Мы его играем на публику; я думаю, назовем спектакль «премьерой», когда почувствуем, что максимально освоили материал. Поняли друг друга, Чехова. И тогда состоится внутренняя премьера, для нас. Внутренне он пока еще не готов. Может быть, 28 декабря она состоится. Для себя смогу сказать: вот теперь я могу не приходить на спектакль, я могу их оставить, я знаю, что они делают. А.Ф. Директора нет, а завод работает. А.К. Мы вместе все постарались понять и выразить, что мы поняли про наших героев и автора. Я испытываю большое удовольствие от этого процесса. - Какие различия у Италии и Эстонии? А.К. В Италии – итальянцы, в Эстонии – эстонцы. Итальянцы тоже могут быть очень холодными. Например, итальянский продюсер в Москве был потрясен, когда увидел людей, которые собираются у театрального входа, приносят цветы, конфеты. А в Италии он посмотрел, поаплодировал, а потом пошел кушать макароны. Вряд ли кто-то будет так глубоко предан артистам. Это свойство, больше, эмоционального восприятия театра. На Западе отношение к театру потребительское. А Эстония – все же Восточная Европа, и там отношение все же эмоциональное. Обожание есть определенное. И ненависть. Но хочу сказать, что итальянцы любят восхищаться, а русские – ругать. А. Ф. А за кулисы приходили… очень хорошо. А. К. Там стоящие овации – редкость, особенно в Венеции. - Не плакали? А.К. Нет. Но принимали хорошо. Мы не чувствовали, что зевают. Этого не было. - Отличается ли Ваш «Дядя Ваня» от других? А.К. Нет, будет абсолютно то же самое. Один спектакль от другого отличается, а не только в другой постановке. Артисты бывают в духе, а бывает, – нет, и спектакль прокакали. - Доктор Астров (А. Домогаров) говорит, что леса гибнут, дичь, реки пересыхают. Как и Вы в своих записках реакционера. Эта часть тоже имела значение для Вас сейчас? А.К. Когда я начинаю ставить спектакль, я не думаю, что там есть некие современные параллели. Я готов ставить любого Чехова, все, что он написал. Глубочайший писатель и человек. Поэтому берешь ее не потому, что там есть актуальные фразы. Могут быть совпадения, но нет намерений. Меня не волнует, насколько актуальна пьеса. Глубина Чехова – он любил людей такими, какими они были, а не какими должны были быть. Думаю, люди идут в театр не для того, чтобы услышать серьезные мысли, а испытать сильные чувства. - Что Вас самого волнует в пьесе, ведь Вы не в первый раз обращаетесь к ней? А.К. Я бы и в третий раз обратился. А мне все равно. Могу поставить «Чайку», «Три сестры». Я ставлю Чехова, а не пьесу. Да хоть три подряд могу поставить, получится длинный рассказ, попытка понять мир Чехова. Было бы, на мой взгляд, интересно смотреть. Пьеса не важна, мне важен автор. И сегодня я понимаю Чехова иначе, чем 35 лет назад. - (Вопрос к А. Филиппенко) Не удивились, что будете играть? А.Ф. Прежде всего, мне понравилось предложение из любимой дирекции театра, где спросили: Чехов-Кончаловский? Я ответил: да, конечно. А потом первые репетиции, разговоры… Мне понравилось. В меру сил и таланта воплощаю. Мне важен присмотр диктатора. А.Д. После спектакля в Италии к нам подошла одна пара итальянцев. Он говорил по-русски и перевел вопрос своей жены: Вы так свободно чувствуете себя на сцене. Это вам режиссер так разрешил или все же находитесь в железо-бетонном лабиринте. Я ответил: мы свободны в железо-бетонном лабиринте. А.К. Артист должен иметь иллюзию свободы. Как и любой человек. А диктатор лишает его этой иллюзии. Режиссер – нечто среднее между психиатром и акушером. Одному артисту необходим пряник, другому – кнут. Но артиста надо любить. - Вопрос, прежде всего, Александру Домогарову. Как Вы думаете, может, стоило назвать пьесу именем вашего героя? А.Д. Посмотрите спектакль, и вы поймете, что Войницкий не комичный герой, а трагичный. Если Астров более или менее понимает и осознает, то у дяди Вани в конце трагедия. Как бы он себя ни вел вначале. Чехов для драматического артиста является неким экзаменом, определенной ступенью. Я боюсь московской премьеры, а режиссер требовал знания текста буквально до запятой. Ведь придут в театр «доброжелатели» с книжками в руках. А.Ф. Играть Чехова и Шекспира для актера – высшее счастье. Вот первая встреча, и очень интересно. Главное быть готовым к такому случаю. А.К. Глубина чеховских пьес в том, что в них нет ответов на многие вещи. Чехов учит сомневаться. Он не ведет за собой. - Многие стремятся реализовать себя на Западе. Вы добились этого, но вернулись в Россию. Почему? А.К. Есть темы, которые в России больше понимаемы. В России театр играет ту роль, которую он играл в начале XX века в мире. Театр на Западе потихоньку хиреет. Театр перерождается в развлечениях – мюзиклах, цирковых представлениях, шоу. Они более важные. Например, Джуд Лоу играет в Гамлете. Идут смотреть не на Гамлета, на Джуда Лоу. Один критик местный сидел рядом с семейной парой, которая приехала из Бог знает откуда. После просмотра они посетовали, что главный герой погиб, а то можно было бы посмотреть сиквел. Вот вам уровень людей, кто ходит в театр. В Америке театра просто нет. Ссылка
полная версия страницы