Форум » Пресса » Пресса 2010 года » Ответить
Пресса 2010 года
Бошик:
Ответов - 46, стр:
1 2 All
нара: Интервью в GZT.RU 14/01/2010 г. Александр Домогаров: «После пяти спектаклей появился Вайда и предложил мне сниматься» Сыграв доктора Астрова в новом спектакле «Дядя Ваня» Андрея Кончаловского, Александр Домогаров продолжил сотрудничество с режиссером, которое началось на площадке фильма «Глянец». В фильме актер сыграл миллионера, а в спектакле — разочаровавшегося во всем деревенского врача. Корреспонденту GZT.RU Домогаров рассказал о том, как Кончаловский погружал актеров в мир Чехова, как ему однажды довелось играть на польском языке и как он успевает сниматься сразу в нескольких фильмах. Александр, как вам работалось с Кончаловским? Приятно работать с таким энциклопедически образованным человеком, как Андрей Сергеевич. Он замечательный режиссер. Мудрый человек, интеллектуал, и при этом он очень ироничен. Андрей Сергеевич воспринимает мир не так, как остальные, именно от того, что он слишком много знает. Вы согласны с тем, что артист — это пустой сосуд, который режиссер должен заполнить каким-то содержанием? Я не согласен со словом «пустой». Потому что у этого, как вы сказали, «пустого сосуда» есть свои мысли, чувства, нервы, так что пустым назвать его нельзя. Дело в том, как эти составляющие повернуть, какие струны затронуть в душе у человека-артиста и как из него вытащить то, чего он о себе, может быть, даже и не знает. Тут все зависит от режиссера. Другое дело, что ты приходишь на репетицию как бы «белым листом». Сколько бы лет ты не работал, как бы ты не был натаскан на профессию, на первой репетиции ты все равно должен быть «белым листом». Если артист в начале репетиций скажет: «Я знаю, как это играть», ему нужно уходить из профессии. Начиная работу над «Дядей Ваней», актеры были такими же «белыми листами». Читая статьи, которые приносил Андрей Сергеевич, я стал многое понимать о Чехове и об Астрове. Какая из них подействовала на вас сильнее всего? Статья Горького «О русском крестьянстве», опубликованная в 1922 году в Берлине. По-моему, Горького не расстреляли в момент ее выхода только потому, что она была напечатана за границей. Я даже представить себе не мог, что этот «буревестник революции» напишет такое о русском народе и о классе, из которого он вышел. Он приводит в этой статье разговор с одним на тот момент очень известным командиром Красной армии, который сказал: «Русского бить легче. Народу у нас много, хозяйство у нас плохое; ну, сожгут деревню,— чего она стоит! Она и сама сгорела бы в свой срок. А вот прусаков жалко: какое величественное хозяйство у них. И турков жалко: добряки, улыбаются неизвестно почему. И вообще, внутренняя война — это наше внутреннее дело». Прочитав такое, понимаешь, почему Антон Павлович так относился к уездной жизни и русским людям. Почему писал: «Нашу жизнь — уездную, обывательскую, русскую терпеть не могу. Презираю всеми силами души». Начиная в этом разбираться, открываешь для себя совсем другого Чехова. Совсем не такого, о котором нам говорили в школе. Когда я учился, школа отбивала у учеников всякую охоту читать и думать. Может быть, сейчас по-другому преподают, но я застал именно такую систему образования. Слава Богу, что мои бабушка, папа и мама заставляли меня многое читать, смотреть, чем-то заниматься. Если бы не они, не знаю, каким бы я стал. Вы снимались в фильме Кончаловского «Глянец». В кино он работает так же, как в театре? В фильме «Глянец» у меня было немного съемочных дней, но я получил удовольствие, работая с Кончаловским. В кино несколько иная система работы. У режиссера большой штат помощников, многое зависит от операторской группы. Но Андрей Сергеевич знает и прекрасно и чувствует артиста. Бывает, что кинорежиссер приходит на площадку, не зная, что он будет делать. Кончаловский точно это знает. Понимает, как будет строить кадр и чего хочет добиться от артиста. Бывало, что он делал вам замечания на съемочной площадке? Иногда сердился: «У тебя что, пять картин одновременно?» А такое и правда случалось? Иногда я снимался одновременно в трех-четырех картинах, но это непросто. Был такой сезон, когда я снимался в Москве в «Марше Турецкого», в Питере в «Бандитском Петербурге», в картине режиссера Сергея Снежкина и одновременно в «Идиоте» Геннадия Бортко. Как вам удавалось все успеть? Ночью я снимался в «Бандитском Петербурге», утром снимался у Снежкина, вечером в «Марше Турецкого», днем ехал к Бортко. Потому что Бортко всегда очень трепетно относился к Достоевскому, и нужно было приходить на съемки подготовленным. Все актеры учили текст: Достоевского нельзя играть «своими словами». Бывало, что я все время ездил из Питера в Москву и только по звукам на вокзале понимал, в каком я городе. Тогда мне нравилась такая востребованность. Это же очень тяжело. Это было очень тяжело, но мне нравится работать в таком ритме. В 90-е годы, когда начиналась ваша кинокарьера, была очень сложная экономическая ситуация. Многие актеры в тот момент начинали заниматься бизнесом и уходили из профессии. Некоторые просто спивались. Что помогло вам удержаться, по-прежнему работать в театре и сниматься в кино? Его величество случай. В самые сложные моменты всегда возникали какие-то предложения, которые меня просто спасали. Например, когда я думал, что в моей жизни уже никогда не будет кино, возник фильм «Графиня де Монсоро». Вас сразу утвердили на роль де Бюсси? Сначала я прошел пробы, но не был утвержден. Потом сменили режиссера: картину стал снимать Владимир Михайлович Попков. Он попросил показать ему все предыдущие кинопробы, и сказал: «Мы утвердим вот этого актера». И это в тот момент, когда мне казалось, что уже ничего не может быть. В то время когда в России кино просто не снималось, мы три года снимали «Графиню де Монсоро». Бывали остановки по три-четыре месяца, но мы все равно работали и знали, что мы работаем. Когда я уже более или менее встал на ноги, в театре тоже появились интересные предложения. Знаете, я недавно пересматривала спектакль «Мой бедный Марат». В первый раз я смотрела его лет десять назад. И очень удивилась: такое впечатление, что премьера состоялась совсем недавно. Так случилось, так звезды легли. Произошло то, чего мы сами не можем понять. Какая-то химия. «Мой Бедный Марат» ставился как спектакль к 50-летию Победы в Великой отечественной войне, и у нас было к нему такое же отношение. Думали: годочек поиграем и благополучно забудем. Но так получилось, что мы играем его до сих пор и нам интересно. А бывает, что спектакль и сезона не выдерживает. Народ не ходит, артистам не интересно. Ребенок родился уже мертвым. У меня бывали такие спектакли. Играешь и понимаешь, что он уже изначально мертв. Убит во время репетиций, совместными усилиями артистов и режиссера. Бывает, что спектакли репетируют по 3–4 года. Я не верю, что в итоге получается что-то стоящее… Конечно, есть режиссеры, которые работают по 4–5 лет, но я этого не понимаю. Это скорее лаборатория, мастерская, где копаются в человеческой душе. Я так не могу. Можно репетировать сезон, семь, восемь или девять месяцев от момента застолья до премьеры. Вот и рождается нормальный, девятимесячный плод совместных усилий. Почему вы ни разу не участвовали в театральных экспериментах? А я — не экспериментатор. Или просто экспериментирую по другому. Например, экспериментом была роль Нижинского (в спектакле «Нижинский, сумасшедший божий клоун» — GZT.RU) В Театр на Малой Бронной пришли режиссер и два артиста, абсолютно чуждые коллективу. В театре всегда недолюбливают людей чужих, пришлых. А тут пришли какие-то чужаки из Моссовета. Надо было доказать всем, что мы тоже кое-что можем. И, как мне кажется, доказали. Другим экспериментом был спектакль «Макбет» в польском театре «Багатела». Я уехал в чужую страну почти на полтора года, репетировал и играл «Макбет» на чужом языке. Вся Польша приехала на премьеру, посмотреть, как этот русский артист играет в театре. Меня знали по киноработам, и всех интересовало, что я могу делать на театральной сцене. После пяти или десяти спектаклей появился Вайда (польский режиссер Анджей Вайда — GZT.RU) и предложил мне сниматься в его фильме «Бесы». Вот это и был эксперимент. Для меня очень серьезный. Это был поступок: уехать и согласиться играть в чужой стране на иностранном языке. Не знаю, пошел бы я сейчас на это. Думаете, нет? Если сейчас такое предложат, буду долго думать. В каких новых фильмах вы будете сниматься в нынешнем сезоне? В трех. Один из них «Кукольный дом» по Ибсену — совместный проект Белоруссии Венгрии и Италии. Я буду играть Торвальда. Об остальных говорить пока рано. Я пока не знаю, как мы с агентом будем все это разводить. Для меня это загадка. Вы переехали в прошлом году в новый загородный дом. Как вам там живется? Прекрасно. Там свежий воздух, природа. И соседей нет. Иногда я в три часа ночи сажусь за рояль, и никто в стену не стучит: «Перестаньте, дайте поспать!». Часто ли вы играете? Какую музыку обычно слушаете? Конечно, пальцы бегают по клавишам уже не так быстро, как в тот момент, когда я окончил музыкальную школу. Но иногда, если время позволяет, играю то, что мне хочется. А музыку слушаю разную. В зависимости от настроения могу слушать тяжелый рок, металл, под который можно по-настоящему оторваться, классику. Ссылка
ta_ro: Интервью в женском on-line журнале Tata Александр Домогаров:"Я не психопат" Денис Белоусов Александр Домогаров - один из самых востребованных и любимых зрителями киноактеров. Ему подвластны любые жанры – от сериалов "Бандитский Петербург"и "Марш Турецкого" до первого отечественного блокбастера-фэнтази "Волкодав". Но несмотря на занятость в кино, актер постоянно играет в спектаклях театра им. Моссовета, где работает уже 15 лет. В конце декабря он сыграл здесь Астрова в спектакле Андрея Кончаловского "Дядя Ваня". После премьеры Александр Домогаров ответил на вопросы корреспондента Tata.ru. - Александр, вам нравится пьеса Чехова "Дядя Ваня"? - Не могу сказать, что я не любил Чехова, но раньше это был не мой драматург. - Почему? - Раньше я не получал предложений играть в пьесах Антона Павловича, как-то не складывалось. Только один раз я сыграл в фильме Бориса Бланка "Если бы знать". Сценарий, написанный Виктором Мережко, был парафразом на тему "Трех сестер". Герои остались прежними, но действие происходило во времена Гражданской войны. Я играл в нем Соленого. Когда Андрей Сергеевич предложил мне сыграть Астрова, я перечитал пьесу, и подумал: "Слов много! Очень много у Астрова букв!" Я шучу, но, честно говоря, мне казалось, что все страдания Астрова по поводу уничтожения лесов, мягко говоря, пахнут нафталином. Читая статьи, которые приносил нам Андрей Сергеевич, я стал многое понимать. Во время репетиций мы получали колоссальный кайф не только от работы, но и от общения. - Играя на сцене, вы замечаете, кто сидит в зале? - Иногда замечаю, иногда нет. - От чего это зависит? - Это всегда зависит от того, чем занимается артист. Когда он занимается делом, он в зал не смотрит. - Попробую спросить по-другому: вы чувствуете зал? - Я его чувствую всегда. Может быть, сейчас уже не так остро. А раньше я делил зал на красные и зеленые пятна. Красные были там, где сидела не очень доброжелательная публика. А зеленые там, где ко мне хорошо относятся. К концу спектакля красных пятен становилось все меньше и меньше. - Что можно сделать актеру, чтобы зрители изменили свое отношение, заинтересовались, включились в спектакль? - Делом надо заниматься, делом. Нельзя заранее сказать: сегодня будет хороший спектакль. Он будет, и он в любом случае будет профессиональным. Но иногда он залаживается и летит. А иногда не залаживается. Пришел в театр и думаешь, что ты готов. Вышел на сцену, и - ничего не получается. Или, наоборот, думаешь: "Нет сегодня не могу, нет сил, не хочу". И вдруг все получается. В семь часов актеру нужно выходить на сцену, и никого не интересует, как он себя чувствует, хочется ему играть или не хочется. Но организм уже натренирован, знает, что ему делать, и в нужный момент включается. - Кончаловский говорит, что спектакль получается, если актеры переживают состояние полета. - В день премьеры "Дяди Вани" Андрей Сереевич сказал: "Сегодня мы должны летать". Но существительное "премьера" и глагол "летать" - две вещи несовместные. На премьере редко кто летает, на премьере актеры работают. А полет, как и любое творческое состояние души, бывает редко. Но бывает. И это самое дорогое в нашей профессии, когда ты начинаешь летать. - Иногда говорят: "додинский актер", "фоменковский актер", "васильевский актер". Вы - чей актер? - Я - моссоветовский актер. - Вы работаете здесь уже столько лет. Что вас привязывает к этому театру? - Здесь своя атмосфера, очень мне понятная и лично мне приятная. Не буду говорить обо всех: судьбы у артистов складываются по-разному. Не хочу сказать ничего плохого о Театре Армии, где я до этого отработал 11 лет, и ушел без сожаления. Надо было вытянуть себя оттуда за волосы, как сделал барон Мюнхгаузен. Ролей у меня было много, были и хорошие роли, но интереса я не ощущал. Прошло 11 лет, а как будто не было ничего. Получив предложение сыграть в спектакле "Мой Бедный Марат", я сорвался и ушел. И был возмущен, когда на афише спектакля было написано: Марат - Александр Домогаров, дебют. Может быть, потому, что это была моя первая работа в театре имени Моссовета. Ко мне здесь доброжелательно относятся, и я пытаюсь платить тем же. - А фраза Ширвиндта "Театр - террариум единомышленников" к этому театру не относится? - Наверняка, здесь есть какие-то подводные течения, как в любом коллективе. Есть люди недовольные, неудовлетворенные, обиженные. Но только от человека зависит, участвует он в этих "подводных течениях" или нет. Видит ли он в этом смысл жизни или не видит. И нужно ли ему убивать на это время. Мне не нужно. И не интересно. Я в "подводных течениях" не участвую. - Трудно ли вам освободиться от роли, когда спектакль окончен? - Никаких сложностей не возникает. Спектакль закончился - и я выхожу из роли. Я же не психопат, а нормальный человек. Но когда играешь три часа с большой внутренней отдачей, после спектакля возникает даже не опустошение, (это неточное слово), а какая-то усталость. Отыграл на сцене три часа, а потом сидишь в гримерке, и настраиваешь себя: "Надо подняться и выйти. Надо заставить себя дойти до машины". - Вас что-нибудь радует помимо работы? - Меня радует мой новый дом - он за городом, и там всегда свежий воздух. И мои собаки Тесса и Габи. Покупаю картины, и это мне очень нравится. - Что на них нарисовано - арлекины и артисты? - Арлекинов нет, только балерины. Конечно, это не Эдгар Дега, но то, что я покупаю, мне нравится.
VA: Александр Домогаров: «Хотел бы найти женщину, как моя мама» Интервью актера «Труду-7» — Для вас, Александр, неожиданность, что именно вас Андрей Кончаловский увидел в роли Астрова? Не пытались ли найти ответ на этот вопрос у самого режиссера? — Я не пытался у него спрашивать, потому что это не совсем правильно. Конечно, мне было интересно предложение Андрея Сергеевича, предложение режиссера, который 40 лет назад снял фильм «Дядя Ваня». Естественно, он знал материал вдоль и поперек, и я понимал, что если Андрей Сергеевич предлагает мне роль Астрова, значит, он все хорошо обдумал. Признаюсь, я никогда не понимал Чехова. Сейчас я, может быть, на какую-то сотую долю стал понимать, почему Антон Павлович говорил: «Там, где публика смеется, она должна плакать, и наоборот». Для меня до сих пор этот автор не разгадан. — Не исключено, что сам Чехов не знал, какой он был художник. Не показалось ли вам, что классик был в поиске и этот поиск предстояло вам отобразить в роли? — Я не понимаю, где в пьесах Чехова искать выход для героев: у Антона Павловича это не прописано. Для меня нет ответа. — В пьесе «Дядя Ваня» нет выхода только для Астрова. — Ни для кого! Насколько я сейчас понимаю. Там все в этой пропасти. Никто из героев не останется счастливым или благополучным. Вот такие сцены из деревенской жизни описал Антон Павлович в пьесе «Дядя Ваня». Андрей Сергеевич нас учил, что мы лишь пытаемся говорить о глобальных вещах и что мы ничуть не изменились. Что было 150 лет назад, что сегодня — ничего практически не поменялось. Действительно, если отъехать от Москвы на 250 километров, то увидишь то же самое, что описал Чехов более 100 лет назад. — В фильме «Дядя Ваня» вашего героя Астрова сыграл Сергей Бондарчук, который был категорически не согласен с трактовкой образа Кончаловского. Актер считал Астрова не опустившимся человеком, неопрятным и спившимся, а все еще красавцем, эстетом и блюстителем формы. Поэтому он сшил в Италии для своей роли изысканный костюм. Но Кончаловский заставил Бондарчука надеть потрепанный сюртучок. А какой костюм у вашего Астрова? — Мятый, пыльный. Единственно, у Андрея Сергеевича была и есть фобия (в хорошем смысле этого слова) — обувь. Он даже хотел с директором театра ехать за сапогами в Англию. Но Валентина Тихоновна (Валентина Панфилова, директор Театра им. Моссовета. — «Труд-7») нашла в Москве самую дорогую мастерскую, где мне их сшили. Когда эти сапоги показали Кончаловскому, он сказал, что в принципе они его устраивают, только их необходимо покрасить. Тогда он принес с Малой Бронной сапоги, которые никто не носит, они просто образец породистой английской обуви. Единственно, он сказал, чтобы их покрасили, дабы устранить заломы. Андрей Сергеевич подчеркнул, что кожаные английские сапоги должны «стоять». Я возразил: «Это невозможно! Я буду в них ходить, они помнутся». Но Андрей Сергеевич настоял на своем: сам лично их докрашивал и потом потребовал, чтобы специально стоптали подошвы. Как мне показалось, Андрей Сергеевич подходил к постановке спектакля отчасти как кинорежиссер. Когда мой герой сидит в кресле-качалке, то зрителю видны стоптанные и пыльные подошвы его сапог. Андрей Сергеевич внимателен во всех мелочах спектакля. Если артисты открывают вазочку с засахаренным вареньем, то вынимают оттуда невидимых зрителю ос. Есть первый план, второй план, но Андрей Сергеевич выстраивал в спектакле пятый и даже шестой планы. — На ваш взгляд, Астров всерьез любит Елену Андреевну или ему просто скучно? — В пьесе есть финальный монолог, и, чтобы понять эту ситуацию, надо посмотреть спектакль. Нет, он не влюблен. Он прекрасно понимает, что этот союз невозможен. Да и Елена Андреевна тоже это знает. Другое дело, что она большую часть пьесы смотрела на него, как говорится, сверху вниз, а в финале смотрит снизу вверх. Не исключено, что она готова пойти с ним на какие-то отношения, но они обречены. Куда она с ним пойдет? Не в лесничество же. — Поэтому Астров так цинично ей предлагает: «Вы все равно поддадитесь чувству, так лучше здесь, на лоне природы». Разве опытный любовник, не получив своего, будет так грубо вести себя с красивой женщиной? — Согласен, фраза цинична. Да и Астров — циник: не потому что всех презирает, а потому что доподлинно знает, что будет. Андрей Сергеевич как-то сказал: «Я перестал ссориться с людьми». Это его теория, и я, опять же, подписываюсь под его словами. Андрей Сергеевич произвел на меня глобальное впечатление, еще когда мы работали над картиной «Глянец». Но тогда это была точечная работа. А сейчас я проживаю с этим великим человеком полгода жизни. И на манер обезьянки начинаю слизывать с него все, что мне интересно. А мне интересно все: философия, мотивация, суперэнциклопедическое образование, отношение к жизни, к стране, к народу. Этот человек действительно имеет свою точку зрения. И в его годы ему все равно, кто и что про него подумает. — У нас получается интервью не о вас, а об Андрее Сергеевиче. — Могу сказать, что с появлением Андрея Сергеевича в моей жизни произошла перезагрузка файлов. Он меня поднял: И я очень рад, что он меня поднял. — Домогарова очень любят в Польше, больше всех российских артистов, и вам бы не удалось завоевать их серд-ца, если бы они не разглядели в вас романтика. Поляки культивируют романтизм. А сами вы кто — романтик или циник? — Я думаю, что сейчас не разделить уже. Романтик? Да, я верю людям. Я доверчив, и это меня очень часто бьет. Если бы я был прожженным циником, я бы не верил. Это моя ошибка и мой крест. Я не хочу переживать о том, что вы будете думать по поводу моих поступков. Я хочу жить так, я так живу, и принимайте меня таким! — Наверняка Андрей Сергеевич на это бы вам сказал: «Cвобода — это знание своих лимитов и границ дозволенного, а не желание делать то, что тебе вздумается». Возразите? — Андрей Сергеевич в свои 73 года слишком мудрый. Мне же в 46 лет до мудрости еще ошибаться и ошибаться. Согласен, необходимо во всем видеть перспективу, иначе нет смысла. — Тогда объясните, как за 10 лет тяжелой трудовой жизни Астров мог превратиться из очень красивого (так сказано в пьесе) благородного человека в циника, пьяницу и даже на одно лето в раздолбая? — На своем примере я знаю, что происходит с человеком за 10 лет. Астров заработался и водочку стал пить. Но он не опустился и не пропал. Возится с крестьянами, которые живут в нищете, чьи дети спят вповалку с телятами в грязных избах. Вот почему водка: Он не может с собой справиться, но он все равно продолжает свое дело. Когда у меня сын был маленький, жена Ира ходила в деревню, где была родительская дача, покупать козье молоко. Был 1989 год. Грязь, вонь, дым, телята на полу, поросята там же. Ничего не изменилось. И когда человек, такой как Астров, понимает, что он лично ничего не может изменить, но вынужден здесь жить, то ему приходится жрать водку, чтобы завтра возвращаться в эту убогую обстановку и работать. Таково было отношение к людям и действительности у Чехова, возможно, как у врача. Я живу под Истрой, где сохранились дом, больницы, построенные Чеховым. Он строил, хотя понимал, что по большому счету это ничего не изменит. — Вернемся к теме любви. Всем интересно: такой мужчина, как вы, культурный, талантливый, красивый, из хорошей семьи, думает о любви, верит в нее? — А вы знаете, что такое любовь? 99,9% людей не знают, что это такое. Понимают влюбленность. Возможно, мои родители испытали любовь. Хотя, наверное, знали. Папа сделал маме предложение в тот момент, когда нормальные люди, думая о завтрашнем дне, не женятся. Родители были вместе до конца. Родили нас с братом. Умерли если не в один день, то очень близко друг к другу. Мама не выдержала ухода папы и ушла через пять лет. На их долю выпало много испытаний. Думаю, что сейчас у них все хорошо и они снова вместе. Что касается любви, я не очень понимаю, что это такое, то есть скорее гипотетически понимаю. Ненавижу предательст-во в людях. Могу простить человеку все, только не предательство. Сам я на это не способен. — Женщины по своей природе предательницы, потому что им приходится бороться за выживание, они слабее и беззащитнее. К тому же нам есть что терять... — Тогда это ваш большой грех — идите в церковь и молитесь. Мужчины и женщины так устроены, что хотят найти свою вторую половинку. Мы вот ходим, ходим по свету и ищем друг друга. Думаем: вон, на том стуле, сидит та, что мне нужна. Потом оказывается, что твоя судьба в этом момент сидела на другом стуле. — Почему русские мужчины — несчастные любовники, в большинстве своем не сумевшие сделать своих женщин счастливыми, тогда как французы — обладатели? Вы как исполнитель ролей в спектакле «Милый друг» по Мопассану, экранизации романа Дюма «Графиня не Монсоро» должны знать причину. Да и вы сейчас один. — Наверняка у кого-то из героев русской классики все хорошо с любовью. Что касается меня: Слишком много требований возникает к человеку, живущему с тобой. Почему так более или менее спокойно прошел развод с Ирой — матерью моего сына Саши, которому сейчас 20 лет и которого я безумно люблю. Все наши отношения сложились благодаря ей, сделавшей все, сохранившей все ради нашего ребенка. Ира — мой настоящий друг. Первый номер, если что-то не дай бог случится, будет номер телефона Иры, хотя мы с ней не живем вместе лет 12, а то и больше. Как мужчины, так и женщины, обладающие сильным полем, могут давить на других. Но друг может давить только в положительном смысле. В результате многих женщин рядом со мной нет, а Ира есть. — Но ведь Астрову не нужна дружба — ему хочется любви. Не верится, что вам достаточно женщины-друга. Иначе Кончаловский не увидел бы в вас Астрова. — У Астрова тоже есть друг — Соня. Она именно тот человек, который, если разбирать пьесу дальше, будет с ним рядом. С ним должен быть человек, который его бы все время охаживал, отпаивал, к которому бы он возвращался с работы, напивался и снова уезжал на работу. Дома у Астрова был бы друг, опора — Соня. Хотя, согласен, это чисто наш, русский вариант счастья. Французам такая опора в лице женщины не нужна. — Соня некрасивая, хотя у нее красивые руки, глаза, волосы. Вы бы смогли полюбить дурнушку? Говорят, что такое с красавцами-мужчинами, как ни странно, случается. — Не случается. Есть анекдот, когда к Эйнштейну приходит ослепительно красивая девушка и говорит: «Хочу, чтобы у нас был ребенок такой же красивый, как я, и такой же умный, как вы». На что Эйнштейн ей сказал: «А если все будет наоборот?» Вначале, как большинство мужчин, я вижу оболочку женщины. Когда за оболочкой еще есть что-то — замечательно. Хотя Боженька за нас постарался, что все влюбленные — слепые. — Есть области, где можно что-то разглядеть. Довольно распространена версия, что чем лучше мужчина-актер на сцене, тем он хуже в постели, ибо всю энергию тратит на роли. Как ответите на эту провокацию? — Мой ответ: вам этого не понять. Это я вам точно говорю. И это не у меня надо спрашивать. Если же серьезно, то интимные отношения складываются не потому, какой ты любовник или любовница в постели, не от так называемой силы все зависит. Дело в степени отдачи. Вовсе необязательно все это делать как свиньи. Есть другие составляющие любви. Можно просто взять женщину за руку, и это будет больше, чем мы с ней ляжем в постель. Важнее тактильные отношения. Гораздо важнее взгляд, глаза и рука, чем хватание за грудь и, простите меня, за другие места. Мы же не животные. Это касается всех цивилизованных людей. Если это возводится во главу угла — неинтересно. Значит, не те отношения. Я хочу прийти домой, выпить чашку чая, рюмку коньяка или водки и поговорить по душам. К сожалению, актерские семьи так устроены, что не говорят о погоде, а вольно или невольно обсуждают свою работу в кино, театре… — Если честно, такая перспектива не очень-то и радует. А вы смогли бы полюбить женщину с мировоззрением обывательницы, мещанки? — Я против мещанства. Хотя свой дом люблю. Опять-таки возвращаясь к Андрею Сергеевичу, его дом произвел на меня огромное впечатление. Если в нем стоит рояль, так это рояль, а не подделка, если стул, то это именно тот стул, который там должен стоять, и никакой другой. Я не считаю такое отношение к быту мещанством — это то, что люди вынашивали поколениями. В моем доме стоят два кресла прадедов, которые тянуты-перетянуты, но я знаю, что это мое и никто меня в этом не упрекнет. Если зеркало моей прабабушки и если я знаю, что оно принадлежит моей семье, — это не мещанство, это культура семьи, которую надо лелеять, отдавать детям, чтобы они знали ее и берегли. — За вами чувствуется культура, порода, прошлое. Не обидно было, что на роль адмирала Колчака выбрали не вас, а Константина Хабенского? — Это не за мной прошлое, а за моими предками, среди которых были дворяне. Роль у меня не отобрали, как пишут в газетах, и с Костей Хабенским мы в прекрасных отношениях. Но если бы мне судьба подарила шанс сыграть Колчака, я попытался бы показать метаморфозу, которая произошла с Колчаком, как он из исследователя Арктики, доброго, жизнелюбивого человека, хорошего семьянина превратился в идеолога и практика Гражданской войны. Я не видел картину «Адмиралъ». Но я бы все сделал, чтобы показать, как Колчак приказывал бросать людей за борт, если они говорили, что поддер-живают коммунистов, как выжигал деревни, ненавидя свой народ и до конца не понимая, зачем он это делает. А он же был верховным держателем России, крупным ученым! Понимаете, ученым! Трагедия Колчака — это трагедия человека на срезе истории, пример того, как ее колеса переламывают людей, делая из великих ученых убийц своего народа. Так что дело не в моей породе. Хотя среди моих предков много тех, кто пытался помочь России в начале XX века и не допустить того, что произошло. — Андрей Кончаловский описал свои браки и романы в двух томах. Вы могли бы последовать его примеру? — Я не Кончаловский. Поэтому описывать свои романы не тороплюсь. Возможно, когда мне будет 73 года, тогда и возьмусь за перо. Но уже сейчас тем женщинам, которые попадут на страницы книги, очень не завидую. Несмотря на то что я романтик, о некоторых женщинах у меня сложилось такое впечатление, что если я им поделюсь… Многие из моих бывших возлюбленных во всех подробностях рассказали все — и даже больше — об отношениях со мной. Я же только «пылил». Правда, некоторые из бывших возвращаются уже с другой головой. Но время-то ушло. Открыто и с большим уважением могу говорить об Ире, с которой у нас есть прошлое, настоящее и будущее. Наш сын Саша даже не понял, что мы развелись. Ему же все равно, спят его родители вместе или нет. Сын ничего не потерял от нашего развода: у него есть и мама, и папа, и все мы по-прежнему близкие люди. Я понимаю: чтобы обрести счастье, надо найти даже не женщину, а некую субстанцию, сочетающую в себе и ум, и красоту, и благородство, и талант. Наверное, если бы я задумался о том, какой должна быть моя женщина, то выбрал бы маму. В смысле ту ипостась мамы. Но мне нужна если не актриса — глупо искать женщину по ее профессии,-то та, которая бы понимала и знала эту профессию, чтобы я не объяснял, кто я, что я, чем живу. Врачу или филологу очень трудно понять, каково это — быть актером. Но в этом моем пожелании и заключается самая большая сложность. Никто не знает, что и когда к нему приходит, и это ожидание очень интригует. Заозерская Анжелика№ 009, 21 Января 2010г
bird: Полностью разделяю взгляды Александра на жизнь. В очередной раз преклоняюсь перед его умом и проницателностью. Очень люблю его, как Артиста и Человека. Удачи Вам, дорогой наш народный Артист.
МК: bird пишет: его умом и проницателностью. "Птица - говорун. Отличается умом и сообразительностью" ("Тайна третьей планеты". Кир Булычев)
МК: Из интервью Домогарова: Я понимаю: чтобы обрести счастье, надо найти даже не женщину, а некую субстанцию, сочетающую в себе и ум, и красоту, и благородство, и талант. То есть в человеке женщине всё это не сочетаемо?! Жаль Вас... Из интервью Домогарова: Возможно, когда мне будет 73 года, тогда и возьмусь за перо. Но уже сейчас тем женщинам, которые попадут на страницы книги, очень не завидую. "Когда состарюсь, издам книжонку" (В.Высоцкий) о том, что все бабы сволочи, и я даже знаю номера их телефонов. Из интервью Домогарова: ...только не предательство. Сам я на это не способен. Вообще-то об этом судят другие , а не сам человек. Критерии оценки предательства у каждого различны.
Ненкеджан: Из интервью Домогарова: надо найти даже не женщину, а некую субстанцию, сочетающую в себе и ум, и красоту, и благородство, и талант. Материализация чувственных идей? http://www.youtube.com/watch?v=fk3WTbDOvEg&feature=related
ta_ro: "Многие верят"
нара: А мне, если честно, вот вопросы вот этой самой Заозерской Анжелики не понравились. Андрей Кончаловский описал свои браки и романы в двух томах. Вы могли бы последовать его примеру? Вот этот вопрос абсолютно идиотский. Есть области, где можно что-то разглядеть. Довольно распространена версия, что чем лучше мужчина-актер на сцене, тем он хуже в постели, ибо всю энергию тратит на роли. Как ответите на эту провокацию? Есть области, где можно что-то разглядеть - это она о чем??? Откуда известно о такой версии, что исследование проводилось по Москве и всей России на тему, кто из актеров "чего могет". Это не провокация, это абсолютно хамский вопрос. И считаю, что Александр ответил очень хорошо, корректно. И честно. Ответы мне понравились, а вопросы нет. И поверьте мне на слово, я в этом кое-что смыслю. Все.
Людмила: Ах, насмешницы!
Людмила: нара пишет: вот вопросы вот этой самой Заозерской Анжелики не понравились. С другой стороны. она посмела - и получила-таки ответы)))
ta_ro: А мне понравилось интервью. Я не считаю вопросы прямо уж идиотскими, провокационными - да. Но именно такая формулировка вопросов позволила получить довольно развернутые ответы артиста. Не думаю, что это образец интервью, но мне показалось, что Александру Юрьевичу разговор был интересен. А мне интересны его ответы.
нара: Людмила пишет: С другой стороны. она посмела - и получила-таки ответы))) Посмела что??? На самом деле, гордиться нечем.
VA: нара пишет: На самом деле, гордиться нечем. Обоим сторонам? Мне интервью понравилось своей правдой (?) в ответах. А правда (?)- она иногда не бывает приятной. В этом случае - именно так. она посмела - и получила-таки ответы Я так понимаю, что если бы артист не хотел отвечать на такие вопросы, то журналистка хоть расшибись - не получила бы н-и-ч-е-г-о, кроме "личная жизнь - это территория для двоих и тема закрыта".
sunrise: Мне интервью очень понравилось. За последнее время, на мой взгляд, самое интересное. Читается на одном дыхании, захватывает. Все нестандарно. И во многих моментах, Александр для меня открылся с новой стороны.
АЛ: VA пишет: Я так понимаю, что если бы артист не хотел отвечать на такие вопросы, то журналистка хоть расшибись - не получила бы н-и-ч-е-г-о Ну, я полагаю, правильно сформулированный вопрос - это половина ответа Значит, что-то "зацепило"
АРЧИБАЛЬД: А мне очень понравилось про семейные вещи..Полностью согласна.
Татьяна: Ненкеджан пишет: Материализация чувственных идей?
VICTORIA: Сколько я всего пропустила! Спасибо всем-так интересно! Давайте понимать друг друга с полуслова
Татьяна: Интервью "с кулинарным уклоном" (журнал "Хлеб-соль", март 2010г.) - Господа, спасибо за "наводку" Александр Домогаров: «В еде я непривередлив» О бабушкиных рецептах и ее чудесах на кухне, о нелюбви к ресторанам и страсти к лошадям. Юлия Высоцкая: Давай за тот столик пересядем. Фотограф говорит, там картинка лучше. Александр Домогаров: Ненавижу фотографироваться! В кино сниматься люблю, а фотографироваться ненавижу. Ю.В.: Белого вина выпьешь? А.Д.: А ты потом напишешь, что я алкоголик? Ю.В.: Нет, но я буду тебя мучить вопросами о еде. А.Д.: Я совсем некулинарный человек Ю.В.: Ну не всем же быть кулинарами. Но любимое блюдо у тебя есть? А.Д.: Жареная картошка. Ю.В.: И все? А.Д.: Когда я был совсем маленький (лет 5-6 мне было), мы снимали дачу в Красной Пахре. Там был писательский поселок, и в нем жило много отцовских приятелей. И был один такой писатель Александр Андреев. Он в свое время написал пьесу «Рассудите нас, люди», которая прошла с большим успехом. И вот у него дома собираются гости. Огромная столовая, длинный стол, абажур. Дядя Саша встает из-за стола и говорит: «Глава 35». И все должны были его слушать и вникать. Мне на тех посиделках всегда давали большую тарелку жареной картошки, чтобы я вел себя тихо и никому не мешал. Ю.В.: Но все-таки что-то еще любимое, кроме жареной картошки, у тебя с тех пор появилось? А.Д.: Я вполне могу вкусно поесть. Почему бы и нет? Могу сладкое есть, но не каждый день, конечно. Иногда вдруг дико захочется пастилы. А на следующий день я ее уже видеть не могу. Или захочется манго... Периодически возникает желание удовлетворить свои вкусовые рецепторы тем или иным оттенком. Ю.В.: А есть что-то, без чего ты не можешь обойтись? Что-то, что всегда есть у тебя дома на кухне? А.Д.: Ну как? Чайник, тарелка, кружка, чашка с блюдцем для кофе... Ю.В.: Я о еде спрашиваю! А.Д.: Из еды молоко должно быть всегда. И сметана. Обязательно сметана. Ю.В.: Так ты у нас молочный! А.Д.: Молочный. Определенно. Молочные продукты мне нужны в огромных количествах. Я очень люблю настоящее молоко, деревенское, которое даже водой не отмывается. Моешь потом стакан, в котором было молоко, горячей водой, а на нем все равно остаются белые разводы. Творог, сырнички – это все тоже мое. Но вообще я в еде непривередлив. Ю.В.: Что тебе мама в детстве готовила. А.Д.: У нас дома готовила не мама – бабушка. Меня вообще бабушка вырастила. Родителям было не до меня. Мама работала, папа работал. Так что я – бабушкин. И у плиты бабушка творила чудеса. Помню, она варила борщ, щи или кислец из квашеной капусты. И это хотелось литрами поглощать, хотя это была очень простая русская еда. Ю.В.: А по праздникам что ели? А.Д.: Никаких особых изысков не было. На Новый Год всегда были мандарины и апельсины. Запах цитрусовых для меня с тех пор – это всегда запах Нового Года. Еще бабушка готовила говяжий язык и заливного судака в эмалированном блюде. Рыба лежала там уже порезанная на кусочки и украшенная цветами из моркови. У меня и сейчас требования к праздничному застолью минимальные: дайте мне вареный язык с хреном, салат оливье и фрукты. И я буду себя совершенно замечательно чувствовать за таким столом. Ю.В.: А по ресторанам ты любишь ходить? А.Д.: Нет. Ю.В.: Нет? А.Д.: Я люблю ходить в те места, которые когда-то сам для себя открыл. Я люблю один грузинский ресторан на Воробьевых горах. Прямо под трамплином он находится. А название я забыл. Вот там очень вкусно все. По крайней мере, год назад было. Прекрасно готовят сациви! Нигде больше я такого сациви, как у них, не ел. Ю.В.: А когда ты путешествуешь, тебе интересно разные кухни пробовать? А.Д.: Нет, не интересно, потому что я в принципе всеяден. Хорошо, когда путешествуешь с другими людьми, с гурманами, которые все знают и куда надо отведут и накормят. Когда вы с Андреем Сергеевичем меня по Италии возили после гастролей «Дяди Вани», мне очень понравилось, конечно. Ю.В.: Надо же, какой ты, оказывается, трудный гость для нашего журнала. А.Д.: Да, такой вот я кекс. Ю.В.: Ты много снимался в Польше. Какие у тебя отношения с польской едой? Она ведь считается одной из самых скучных и неинтересных в Европе. А.Д.: Не знаю. Я жил в Польше в маленьком отельчике, когда снимался. С утра я никогда не завтракаю, только кофе пью. А со съемок возвращался поздно, часов в 11 вечера. И мне просто оставляли еду в ресторане. Ел то, что у них оставалось. Помню, суп один мне там очень понравился – фляки. Это такой суп из говяжьей требухи. Мне Ежи [Ежи Хоффман – режиссер фильма «Огнем и мечом»] сказал, что фляки надо попробовать обязательно. Я попробовал, и мне очень понравилось. Хотя сначала я не знал, из чего этот суп делают. Потом Ежи мне объяснил, и мне стало как-то не по себе. Но через два дня я понял, что уже не могу без этого супа жить. Еще я в Польше впервые попробовал стейк тартар. Сырой фарш горкой с желтком сверху, а вокруг – мелко нарезанные соленый огурец, грибы, лук и черный перец. Надо все это прямо в тарелке перемешивать. На это блюдо я тоже в Польше подсел. Ю.В.: Сколько времени ты там провел? А.Д.: Три года. Ю.В.: И с нуля выучил польский язык? А.Д.: С нуля. Я в первый раз туда ехал, вообще ничего не понимал. Потом чисто музыкально начал многое улавливать и понимать, но вот переступить какой-то внутренний порог и начать говорить – это безумно трудно было. Ю.В.: Сначала что было – театр или кино? А.Д.: Сначала был фильм «Огнем и мечом». Потом вторая картина – «На конец света». Потом спектакль и потом уже работа с Анджеем Вайдой. Ю.В.: А как вообще поляки тебя нашли? А.Д.: Ежи Хоффман вообще-то просил других артистов. Не буду называть фамилий, но он хотел пробовать четырех очень известных актеров, моих одногруппников. Но ему в агенстве показали еще одну кассету с каким-то кусочком из «Королевы Марго». И вот сижу я как-то дома, мне звонят: «Саша?» - «Да». - «Это Ежи Хоффман». – «Очень приятно познакомиться». – «Саша, приезжайте в Польшу». В первый раз я поехал туда вообще без визы и даже без приглашения. Меня в Шереметьево на границе спросили: «А где виза?» Нет визы. Короче, я вернулся в Москву. Во второй раз я уже туда поехал с визой, и меня практически сразу утвердили на роль. В середине пробы. Тут же набежали толпы журналистов... Это же был национальный проект. Ю.В.: И тебя, человека, который не говорил по-польски, сразу взяли в национальный проект? А.Д.: Но в том фильме меня же озвучивали. И очень удачно, кстати. Я был поражен. Голос подобрали один в один с моим. По-настоящему я выучил язык, уже когда работал там в театре. Это была настоящая экзекуция! Текст Шекспира в стихах. Ю.В.: Это, наверно, очень тяжело: одновременно играть и следить за тем, чтобы произносить все правильно. А.Д.: Сначала было очень тяжело. Ю.В.: В работе ты так же непривередлив, как в еде? А.Д.: В работе я страшно привередлив. Ю.В.: На антрепризы не соглашаешься? А.Д.: У меня была одна антреприза, которая шла четыре года. Это был спектакль на двух актеров, мы его играли вместе с Любовью Полищук. Хороший крепкий спектакль. Так что это не было халтурой. Мы объездили с ним практически всю Америку, я уж не говорю про Россию. Это был хороший антрепризный проект, который помогал зарабатывать деньги. Но через четыре года мне уже стало трудно совмещать его с театром, причем именно из-за поездок. И я выбрал для себя театр. Хотя театр Моссовета – это уже третий театр в моей жизни. Сначала было Щепкинское училище и полтора года в Малом. Потом 11 лет Театр Советской Армии. Там я уже много сделал, у меня были хорошие большие роли. Но в какой-то момент появилось ощущение того, что я очень крепко там засел и у меня нет никакой перспективы... Ни ролей, ни роста. Я перешел в театр им. Моссовета. И я для себя выбрал правильный театр. Потому что, даже когда раньше приходил туда как зритель, мне очень нравились зал и сцена. А когда посмотрел «Калигулу» с Олегом Меньшиковым на малой сцене, меня накрыло чувство, что именно в этом месте я очень хочу работать. Ю.В.: Чем отличается работа с западными режиссерами от работы здесь? А.Д.: Команда очень отличается, конечно, в лучшую сторону. Все всегда идеально организовано. Но Анджей Вайда, например, или Андрей Кончаловский – это режиссеры очень высокого уровня. А есть еще среднестатистическое кино, сериалы на ТВ, в которых я работаю гораздо чаще. И мне это необходимо – постоянно работать. Работа меня подпитывает. Ю.В.: Конечно, актер должен работать постоянно. Если ты не работаешь, ты умираешь. А.Д.: Я помню, как в 1990-е снимали первую часть «Бандитского Петербурга». Ночью, без сопровождения ГАИ. Бортко [Владимир Бортко – режиссер] сам сидел за рулем своего «Мерседеса», а оператор лежал в багажнике машины. Так мы снимали какую-то погоню. В тех условиях люди формировались, нарабатывали профессионализм, команды блистательные подбирались. И для меня, конечно, это тоже было школой. Ю.В.: Но для тебя приоритет все-таки театр? А.Д.: В театре зритель голосует ногами. И для артиста это высшая школа. Если зритель плохо реагирует, ты сразу понимаешь, что сегодня делаешь что-то не то. Нужно волноваться перед каждым выходом на сцену так, чтобы тебя колотило мелкой дрожью. Если этого не происходит – значит, надо уходить из профессии. Это вечный экзамен, как это ни страшно звучит. Каждый раз ты все начинаешь с белого листа. Вроде бы все ты знаешь, не первый год этим занимаешься, наработки у тебя есть, и ты надеешься, что чем-то прикроешься. Но каждый раз необходимо открываться до конца, до того исконного актерского начала, которое ничем не защищено. Ю.В.: Актерская профессия оказалась именно тем, что ты ожидал, или нет? А.Д.: Когда я только снялся в «Гардемаринах», то думал, что проснусь знаменитым. Проснулся. Оделся, причесался. Вышел на улицу. Никто не узнает. Автографов не просят. Так что проснуться знаменитым не получилось. Но мне грешно обижаться и говорить, что моя карьера могла бы сложиться и лучше. К тому же можно быть везде, светить лицом на фестивалях и быть при этом никем. А можно быть кем-то, но быть не везде. Ю.В.: Я знаю, ты дом построил? А.Д.: Да. Я в какой-то момент внутренне дозрел до строительства собственного дома. Квартира – это твое место проживания. Но, когда придумываешь конструкцию дома, когда ты целое пространство выстраиваешь под себя, когда точно знаешь, какого цвета у тебя лестница должна быть, это совсем другое дело. Это целиком твое. Я рабочим на строительстве так и говорил: «Вы не спрашивайте меня зачем, просто делайте так, как я говорю». Потому что это – мой кайф. Ю.В.: Самостоятельно большое пространство осваивать... А.Д.: Мне отец всегда говорил, ты – артист и никогда не станешь больше, чем артистом. Потому что ты не умеешь видеть пространство целиком. Это режиссер видит все. А я вижу, как свет падает сбоку, я вижу мелочи какие-то. Но соединить их в одно целое и увидеть пространство целиком... Не знаю. Может, сейчас уже и могу. Ю.В.: В режиссуру не хочешь пойти? А.Д.: Знаешь, чем больше ты смотришь, как у хороших режиссеров что-то получается, тем больше тебе кажется, что и у тебя может получиться. Но это совершенно другая профессия, совершенно другое понимание многих вещей. В том числе и нашей с тобой профессии. Ю.В.: Я знаю, что у тебя еще один кайф в жизни есть. В конюшне стоит. А.Д.: Да, конь. Живое существо. Это тебе не машина. Это любовь. Я вчера к нему ездил. Походили с ним, погуляли. Ю.В.: А откуда у тебя любовь к лошадям? А.Д.: Со съемок. До «Гардемаринов» мне лошади тоже очень нравились, но чисто эстетически, со стороны. А в «Гардемаринах» я первый раз сел на лошадь. Мне инструктор говорит: «Ну поехали!» Как? Куда? Я проскакал метров 15 и упал. Мне объяснили, что теперь надо привезти бутылку и выставиться. Это такие лошадиные законы. Я не поверил, плюнул, ничего не привез. Упал второй раз. Мне говорят: «Теперь вези две!» Я опять не привез. На третий день упал снова. Мне опять говорят: «Поверь, пока не проставишься, падать будешь постоянно». Тогда я привез сразу три бутылки, по одной за каждое падение. Ну и после этого поехал потихонечку. Сначала шагом, потом на мягкий галопчик перешел. Ю.В.: Твой конь, наверно, скучает, когда тебя нет? А.Д.: Ну он же не стоит без дела. Он каждый день ходит под седлом минимум два часа. Ю.В.: То есть кто-то другой на нем ездит? А.Д.: Обязательно. Лошади не могут не работать. Как актеры... (за опечатки, если обнаружатся, не корите и не судите строго - давно не набирала такой большой текст... Да... Рецепт заливного судака от бабушки Александра Домогарова я завтра присовокуплю, ежели пожелаете... Сейчас уже не в состоянии...)
Коломбина: А вот и сам журнал. Очень симпатичное интервью. Познавательное!
АРЧИБАЛЬД: Рецепт!Рецепт!Рецепт!
Татьяна: АРЧИБАЛЬД пишет: Рецепт!Рецепт!Рецепт! Так вот же он!..
ta_ro: Татьяна пишет: Интервью "с кулинарным уклоном" (журнал "Хлеб-соль", март 2010г.) Юлия Высоцкая рассказывает в своем блоге о своих интервью с гостями рубрики Персона журнала "Хлеб-соль" и об Александре Домогарове в том числе
ta_ro: Татьяна пишет: Интервью "с кулинарным уклоном" (журнал "Хлеб-соль", март 2010г.) Несколько кадриков, как это происходило, показали в конце передачи "Едим дома" Огромное спасибо Коломбине - за техническую поддержку
VA: ta_ro пишет: показали в конце передачи "Едим дома" А более полного освещения (в рамках целой передачи) не будет? Жаль. Кстати, над рецептами Ю.В. порой иронично смеемся с сестренкой. Она у меня бог и царь одновременно по части кулинарных рецептов.
ta_ro: VA пишет: А более полного освещения (в рамках целой передачи) не будет? Это разве что кто-то знаком с оператором Интервью-то для "бумажного" журнала было Жалко, конечно, мне тоже хотелось бы посмотреть и послушать, но увы
VA: ta_ro пишет: что кто-то знаком с оператором Не знакомы Придется обходиться печатным вариантом. А то можно было бы посмотреть, что приготовила Ю.В. для своего гостя - А.Ю.
ta_ro: VA пишет: А то можно было бы посмотреть, что приготовила Ю.В. для своего гостя - А.Ю. Диктофон
Татьяна: VA пишет: А то можно было бы посмотреть, что приготовила Ю.В. для своего гостя - А.Ю. ta_ro пишет: Диктофон
Глада: ta_ro, спасибо большое! А скачать как-нибудь можно?
ta_ro: Глада пишет: спасибо большое! Пожалуйста Попробуйте скачать, если не получится, я залью на народ.
Глада: ta_ro, спасибо огроменное!!! Все скачалось. Спасибо.
VA: Александр Домогаров "Я не люблю людей", 05/2010 журнал "Lilit" Интервью-монолог. И обсуждать в этих словах что-либо мне нечего. Не потому что не хочется, а потому что всё что сказано в интервью - мое собственное отношение. И это: "...Образно выражаясь, беру ластик и... стираю человека из памяти, из сердца, из души. Он может ходить, смеяться, плакать, но для меня его уже нет. " Человек может существовать рядом, ходить, говорить, но для меня его больше нет. И это: "... Я не прощаю. ... Просто я уже не помню той боли, скажем так. Но весь событийный ряд я очень хорошо помню и никогда его не забуду. Думаю, я не исключение из правил. Нанесенные обиды помнят все. И я ни за что не поверю людям, которые скажут о себе: я простил. Я тоже простил, наверное, ведь я не реагирую и не бегу с криком. Не скалю зубы. Но я запомнил, почему я это сделал. Я запомнил, почему я стер ластиком. Поверьте, есть более страшные вещи в жизни, чем обиды." Может оно и неправильно, но это и МОЕ. Жестко и по делу. Спасибо, Александр Юрьевич.
Татьяна: VA пишет: Александр Домогаров "Я не люблю людей", 05/2010 журнал "Lilit" Уже давно стало привычным, что та или иная публикация, раз появившись в сетях "всемирной паутины", может быть многократно повторена на других, самых разнообразных, ресурсах. И это интервью журналу "Лилит" не стало исключением... Но появившаяся "перепечатка" оказалась немного отличной от оригинала и неожиданно понравилась своим лаконизмом... Предлагаю вам и такой вариант /для разнообразия/ Александр Домогаров: «Сопротивляюсь, как умею.» (Вера Илюхина, Москва – специально для «Лилит») Я дышать боялась. Зная непредсказуемый характер актера, от него много чего можно было ожидать: и отказа в интервью, и крепкого слова, и насмешки, и ухмылки. Оказалось, он умеет улыбаться, оказалось, он чертовски обаятелен и, самое главное, умеет сопереживать. В общем, артист Домогаров показал себя неравнодушным к жизни человеком – во всех ее проявлениях. И при всей своей нескрываемой нелюбви к журналистам как-то вдруг неожиданно открылся. Двери родного театра его в упор не хотели пускать. За дверью, на улице, было не тепло, со всех сторон дуло, и последние из входящих исхитрились захлопнуть дверь намертво. Прямо перед самым носом народного артиста. Мы стояли, разделенные этой нелепой преградой: я – внутри, Домогаров мерз на крыльце. Впрочем, мерз – громко сказано. Просто ждал. Охранник подсуетился, дверь открылась. Мое напряженное ожидание достигло пика. «Вот вам и небанальное начало интервью», - пошутил, входя, актер. Чем сразу разрядил обстановку... Творчество - Я была на премьере спектакля «Дядя Ваня», и, откровенно говоря, не всё мне в нем понравилось. А сейчас спектакль как-то набрал силу? - Спектакль - это же живой организм. Он всегда рождается в муках. Нравится – не нравится, слишком субъективно. Мне кажется, нам кое-что удалось показать. - Что именно? - Сто лет прошло, а ничего не изменилось в этой жизни. Несколько дней подряд я после спектаклей ездил в Ярославль. Рядом с городом Тутаевом проходят съемки нового сериала. И когда едешь зимой, ночью, то хорошо видно, что в половине домов нет света. Хотя не такая это уж и глушь. Всего 200 километров от Москвы. И стоят там избы с заколоченными ставнями, а в них «люди, кони и медведи» живут практически вместе. Мы в одном доме снимали, я спросил у хозяина: «Отец, а чего ж ты ставни-то заколотил?» (окна, выходящие на улицу, у него были досками забиты). Он отвечает: «Да спокойней так». Как вы думаете, это нормально? 2010 год на дворе. - Вас это возмущает? - Меня это задевает. Почему мы так плохо живем? Я достаточно много езжу – и вижу, как можно жить. Наш народ, который так много перенес в этой жизни, уроков не извлек. Все нормальные цивилизованные страны что-то для себя выяснили за энное количество веков. И поставили себя на определенный уровень. А мы вот как-то... Прав, прав Антон Павлович. - Но пьеса о любви... - Я рассуждаю сейчас с позиции моего героя – доктора Астрова. Долг его обязывает ехать в эти деревни. А ему, может быть, делать это вовсе не хочется, потому как есть осознание, что ничего не меняется . - Но он же сам менять ничего не стал? Он так и остался в этом... - Изменить-то ничего нельзя. Он об этом и говорит. Вот те, кто будет жить через двести лет, возможно, и поймут, как жить по-новому, а мы... У нас только одна надежда: когда нас уже не будет, может быть, какие-нибудь новые идеи придут. Может быть… - Ваши мысли совпадают с тем, что декларирует Астров? - Отчасти, но совпадают. В 1901 году вышла любопытная статья о Чехове, мне ее дал прочитать Андрей Сергеевич Кончаловский. (Читает): «...в пьесах Чехова ... просто легкие очерки нравов и психологические наброски без ярких типов драматического движения. При всем уважении к таланту Чехова нельзя считать его пьесы настоящим драматическим произведением...» Как Вам пассаж? Как говорится, нет пророка в своем отечестве? Истина стара: пока ты жив, все будут говорить – ну, да, есть такой писатель. А пройдет лет пятнадцать после смерти, тут-то все и начинают жалеть - какой гений ушел, да? - Вас волнует эта тема? - Относительно себя – нет. - Вам неинтересно, что вы оставите после себя? - Надеюсь, что я оставлю, кое-что. - Например? - Сложно сказать, потому как театр - вид искусства достаточно эфемерный... Об этом скорее всего лучше зрители скажут. Но вот пример. Был такой спектакль «Нижинский, сумасшедший Божий клоун», который достаточно давно снят с репертуара. Вот о нем и сегодня вспоминают. Я в нем играл Нижинского. Не танцовщика, а человека, который взлетел на незримые высоты. И оттуда упал. И упал так, что разбился просто в пятно. Спектакль был о том, кто ему помог упасть. Кто ему сначала протягивал руку помощи, а потом отдергивал, когда тот пытался встать. Мы сознательно не касались темы его сексуальной ориентации. Она была вскользь очерчена, поскольку нельзя было избежать фигуры Дягилева. И еще неизвестно, кто страшнее с Нижинским обошелся – Дягилев или его жена Ромола. Но дело не в этом. Мне важно было показать артиста, который вот так жил, так реагировал на жизнь, так болел. Не хочу громких фраз, но, возможно, именно такие работы и дают ощущение, что кое-что сделал... Детство, юность - А что наиболее ярко осталось в памяти от детства? - (Долго молчит) Детство у меня было очень хорошее. Как раз именно в это время папа работал директором Росконцерта. Потом стал управляющим «Союзаттракциона».. - То есть вы росли таким номенклатурным мальчиком? - Не совсем, но частичка «мажорства» мне досталась. Конечно, меня баловали, хотя строгих устоев в доме никто не отменял. В основном, меня и старшего брата воспитывала бабушка. А мама с папой, когда появлялись, всегда были, как праздник... В первом классе мне подарили мотоцикл. Не велосипед «Школьник», который тоже днем с огнем было не сыскать, а настоящий детский мотоцикл, с двигателем внутреннего сгорания. Когда я ехал на нем по двору или по улице, за мной – на всякий случай – следовала машина охраны. - Что, серьезно? - Абсолютно серьезно. На детство мне грех жаловаться. Я всегда чувствовал свою защищенность. Отсюда, наверное, и мой инфантилизм, который долго потом пришлось изживать. Меня даже по имени дома вплоть до самого института никто не звал. «Маленький, иди сюда...» или «Маленький сказал...», - говорил папа. Взрослая жизнь ворвалась, когда я поступил в училище. Папа стал чаще болеть. И жизнь легкая как-то быстро кончилась. Папа очень быстро ушел. Мама его ненамного пережила... И вот тогда я понял, что уже ничего само-само-само не будет. - Говорят, младшие дети более талантливы, успешны, потому что им больше родительской любви перепадает... - Мы все, конечно, родом из детства. Но не думаю, что успех напрямую связан с тем, как тебя любили. Пример семьи моих друзей это подтверждает – имен, разумеется, называть не буду. Казалось бы, всё у парня было, и любовь, и иже-иже-иже... В успешной, на первой взгляд, семье вырос урод, каких свет не видывал, который и родительскую библиотеку продал, да и со своей жизнью постарался рассчитаться. Тут так: либо человек начинает жить, как человек, и пытается сам чего-то достичь. Хотя бы пытается! Либо можно пользоваться благами от родителей – но при этом нужно помнить, что они не твои. - Не отказались бы вы воспользоваться трудами своего отца? - Я не успел. А так, конечно, не отказался бы. Не вижу ничего плохого в том, если мой сын захочет воспользоваться тем, что я заработал. - Вас устраивает ваше материальное положение? - Вполне. Я не олигарх, но на старости лет маленький свечной заводик не помешал бы. Профессия не вечная. Когда пойму, что уже не в состоянии руку-ногу поднять... (Смеется) - Хотели бы быть олигархом? - Нет, зачем? Кесарю кесарево... - Вы живете сегодняшним днем? - Неблагодарное это дело – строить планы. Можно, конечно, иметь перспективу. Есть люди, которые точно знают, чего хотят. Я живу скорее спонтанно. - Вообще мужчинам свойственно, как правило, выстраивать стратегию... - Потому они и олигархи. (Смеется) - Возвращаясь к теме института: вы осознанно шли в театральное училище? - Да нет, что вы! Я просто не знал, чего хочу. Я до сих пор не очень понимаю, как можно сознательно относиться к выбору профессии в 16 лет. Это нынешнее поколение нормально мозгами двигает, а мы были инфантильными. - Сами поступали или по блату? - Поступал сам, но на случай неудачи страховочные варианты были, скрывать не буду. - Увлечение музыкой пришло по наводке родителей? - Нет. Я просто хотел играть на фортепиано. Но при этом всегда знал, что никогда не стану профессиональным музыкантом. - Сегодня за инструмент садитесь? - Бывает, но редко. Жизнь за высоким забором - Вы человек самоуверенный? - Нет, я же Рак по гороскопу. Разве Раки могут быть самоуверенными? Два шага назад, три вперед. - Вообще все Раки любят дом... - Дом я тоже люблю. Но чаще всего дом – это не только место, где тебе комфортно существовать, но и крепость, за стенами которой можно спрятаться от незваных гостей и нежелательных посетителей. Издержки актерской профессии. - От кого прячетесь? - Ото всех. - Мне кажется, что желание отгородиться появляется у людей одиноких. - Это не совсем так. Просто общение ограничено, так называемым, ближним кругом. А образ жизни, который сегодня навязывается профессии актера (хождение по тусовкам и мероприятиям, имеющим сомнительное отношение к тому, что я делаю, чтобы быть на первых полосах таблоидов) – это не мое. - Откуда неприятие пошло? - Я не люблю подобные скопления людей. (Смеется) - Вас что, обижали много? - Меня обижали? Да. И пытаются обидеть, только уже не очень достигают цели, поскольку стоят такие фильтры, сквозь которые очень тяжело пробить меня. Уже философски смотрю на это. Андрей Сергеевич Кончаловский однажды заметил: «Саша, я давно перестал обижаться на людей...» Зачем тратить на них время? Я просто «беру» беру ластик и... «стираю» человека из памяти, из сердца, из души. Он может ходить, смеяться, плакать, но для меня его уже нет. Думаю, неплохая жизненная позиция. - Чтобы выработался подобный иммунитет, это ж сколько раз надо обжечься? - Нет такого эквивалента… Кому-то достаточно одного раза, но ведь всегда хочется думать о людях лучше... «бит» был неоднократно… - Вы легко прощаете? - Я не прощаю. (Усмехается) Не прощаю... Просто я уже не помню той боли, скажем так. Но весь событийный ряд я очень хорошо помню и никогда его не забуду. Думаю, я не исключение из правил. Нанесенные обиды помнят все. И я ни за что не поверю людям, которые скажут о себе: я простил. Я тоже простил, наверное, ведь я не реагирую и не бегу с криком. Не скалю зубы. Но я запомнил, почему я это сделал. Я запомнил, почему я стер ластиком. Поверьте, есть более страшные вещи в жизни, чем обиды. - А почему били, как думаете? - Слишком доверчив был. В принципе, и сейчас остался. Характер-то полностью не изменишь. За открытость били. Запомнил: не надо открываться. - Саша, отчего вы так не любите прессу? - Не люблю прессу… Я бы сказал, что просто не уважаю отдельных ее представителей и издания. И поводы, поверьте мне, они сами дают. Приведу только один пример. В Ярославле проходили съемки сериала «МУР». Очень сложный график. Приходилось выезжать на место сразу после спектакля, чтобы успеть на утренние съемки. Однажды приезжаю я часа в три ночи, а в восемь утра уже «камера, мотор!» Гляжу, возле моего вагончика уже двое из газеты караулят. И сразу при виде меня – щелк-щелк камерой. Я говорю: а ну прочь отсюда! Возвращаюсь в Москву, а в Интернете новость: «Домогаров приехал на съемки с кругами под глазами на пол-лица». Это они, как выяснилось, так на меня «обиделись» за то, что я их прогнал, не дав на себе сделать «их кусок хлеба». Это никаким объяснениям и комментариям не поддается… В такие моменты перестаешь себя контролировать. Мне кажется, должна быть журналистская этика, подошли бы, спросили разрешения по-человечески... Есть нормальные журналисты, которые никогда не переступят допустимых границ приличия. А есть другие. Которые запросто могут позвонить и поинтересоваться: «Мы слышали, у вас сын сегодня погиб, что вы чувствуете?» Отсюда, мой дом – моя крепость со всеми вытекающими атрибутами: забор, охрана, собаки… - Вы какой-то злой... - Наоборот, я очень добрый. Поэтому и сопротивляюсь, как умею. Боль - Вам приходилось всё сметать на своем пути? - Приходилось. Но при этом я никогда не ходил ни по трупам, ни по головам – ни на работе, ни в обычной жизни. - А что при этом ощущали? - В театре я использую те же обиды, радости, то же горе, которыми живу в обычной жизни. А с другой стороны я и свою жизнь наполняю тем, что играю на сцене. Я знаю, из каких уголков души выскребать эмоции. И если мне придется играть боль потери – я сделаю это. Я слишком хорошо знаю, что такое смерть близкого человека. Знаю! (с нажимом) - Я не собиралась об этом спрашивать... - Нет, я совершенно спокойно могу говорить на любые темы. Я очень не люблю обсуждать личную жизнь, потому что не могу во время остановиться, а жалею о последствиях. - Ну, и?.. - Про личную жизнь не буду отвечать. Так и пишите. Она есть и точка. - А за что вы не любите женщин? - Кто вам сказал, что я их не люблю? - А что, любите? - Я очень люблю свою маму. У меня много друзей-женщин. - А трудно стать вашим другом? - Трудно. - А что для этого нужно? Какими качествами должен обладать человек? - Отвечу так: какими качествами должен обладать я, чтобы стать другом? - И какими же? - Если я сам себе скажу – он мой друг, значит, я буду в полной готовности встречать его каждый день. - А что, есть такие избранные? - Доверенных людей очень мало, это правда, но они есть. - Ваш светлый миг?.. - 24-25 лет! Самые лучшие годы. Такой в голове ветер гулял! Помню, мы с женой, Ириной, покупали курицу, варили суп, и это был праздник, потому что ни копейки денег не было. Но как всё было солнечно! - Саша, а вы какой отец, как думаете? - Это вы у сына спрашивайте. Я могу чувствовать всё, что угодно. Но что чувствует он, я не знаю. Мне кажется, я нормальный отец. Чему-то стараюсь научить его, что-то передать. На его двадцатилетие в прошлом году подарил ему коня. От первоначальной идеи подарить машину отказался. Конь, мне кажется, вернее. Наверное, любовь к лошадям мне передалась от моего отца. Подруга сына, тоже коня себе купила: как, у Сашки есть, а у нее нет? Теперь они вдвоем уезжают в лес часа на три. В моей юности такого счастья не было. - Вы не боитесь, что сын по достоинству не оценит ваших подарков? - Но ведь мы дарим подарки своим близким не для того, чтобы их оценили или нет, а для того, чтобы доставить им радость!!! Я надеюсь, что сыну хватит мозгов, чтобы не заболеть болезнью вседозволенности. - Саша, а что вы любите в жизни больше всего? - Да вот мы как-то всё понемногу обрисовали. Мы же так устроены, что начинаем жалеть, когда что-то теряем. Когда из нашей жизни что-то выпадает, только тогда понимаем: оказывается, без этой спицы я не могу ехать. Я за то, чтобы спицы не выпадали. Ну, не могу я вот так сказать, что люблю. Да всё люблю. Жизнь люблю!
triona: А я вот такое интервью нашла с Александром. Судя по дате - совсем недавнее. И спасибо ему за интервью. Здесь ссылка АЛЕКСАНДР ДОМОГАРОВ: «ОЧЕНЬ НЕ ЛЮБЛЮ ПОСТЕЛЬНЫХ СЦЕН» 12.09.2010 Александр Домогаров очень редко дает интервью. Не любит российский секс-символ беспардонного вмешательства в личную жизнь. Не забыл, как после трагедии, которая случилась два года назад (сына от первого брака, 23-летнего Дмитрия насмерть сбила машина), газеты писали, что актер не пошел на похороны, а поехал на гастроли и во время траура отмечал свой день рождения... Домогаров тогда сказал бывшей жене: «Какое счастье, что мои папа с мамой умерли раньше, чем ко мне пришла известность. Страшные слова, но если бы родители скончались сейчас, нам бы не дали попрощаться нормально». В свою очередь журналисты настороженно относятся к российскому суперстару и считают его человеком отрицательного обаяния: волочится за каждой юбкой, заносчив, неравнодушен к спиртному и как-то по пьяной лавочке разбился на автомобиле. Согласившись на интервью, Александр Юрьевич сразу же предупредил: «Буду резок». — Александр Юрьевич, у каждого человека независимо от профессии наступает момент, когда ему неинтересно то, чем он занимается, когда работа превращается в рутину. Вы теряли интерес к профессии? — Было такое. Ты вроде что-то делаешь, но оно не имеет резонанса. А все мы хотим, чтобы был какой-то отзвук от нашей работы. На этом можно строить профессию, жизнь, карьеру... Но интерес к профессии убивает не только рутина. — Несмотря на происки прессы, у вас много поклонников. Напрягает? — Устаешь, как все нормальные люди. Не от театра, публики, а от физических и прочих нагрузок. Иногда бывает тяжело. Но, как говорят состоявшиеся звезды, на сцене ты обо всем забываешь. Начинается действо, и ты уже полностью им поглощен. Такова сущность артиста. — Меня поразила фраза Джека Николсона: «Я не смогу сыграть лучше, чем в фильме «Полет над гнездом кукушки», и в профессии остаюсь только ради коммерческого интереса». А был у вас момент, когда казалось: уже сделал все, что мог? — Был и есть. — После какой картины? — «Огнем и мечом», наверное. Я тогда сказал, что выше уже не прыгну. Не потому, что не смогу прибавить в актерском плане, просто такого материала больше никогда не будет. И так безоглядно, даже безответственно садиться на коня я уже не смогу. Сейчас подумаю: «Ой, лошадка. А мне 45 лет...». Тогда же гарцевал совершенно без опасений и осторожностей. Что-то повторится, что-то появится другое. И у Николсона после «Полета» были роли гораздо круче — например, в картине «Сияние». Я считаю, еще можно поспорить, какой его фильм лучше. — С чем вы готовы мириться и чего не прощаете, помимо вторжения в частную жизнь? — Со справедливой критикой готов мириться. Если это обсуждение моей жизни, но честное — стерплю. Но поверьте мне, лишь мизерное количество людей имеют право судить... Даже не судить, а рассуждать по теме. Все остальные ничего не знают, кроме слухов. Что же касается профессии — пожалуйста! Я публичный человек, работаю ради вас, зрителей. Приходите в театр и судите меня. Домогаров шепелявит? Да, иной раз случается. Иногда могу быть уставшим или после празднования дня рождения прийти на спектакль в не очень хорошем настроении. Такое тоже происходило в моей жизни по молодости. Сейчас — нет, но было. Я человек, как и любой из нас... — У вас есть друзья-актеры или это лишь приятели? — У меня были друзья-актеры, но умерли... А вообще, я боюсь слова «дружба». Потому что она, как сказали великие, понятие круглосуточное. Если ты на себя возьмешь эту ответственность, должен быть готов в любое время суток. Я же понимаю, что в моей жизни могут произойти такие события, когда я скажу: «Извини, Петя, но я не приеду». Если хотя бы гипотетически такая возможность существует, ты не можешь считаться другом — только хорошим честным приятелем. Так, чтобы все бросить — жену, ребенка, дом и сорваться?.. Черт его знает... Человек пять-шесть я выделяю как друзей, но это очень ограниченный круг. — Сейчас очень модно показывать по «ящику», как звезды танцуют, поют, катаются на коньках, дерутся на ринге. Наверняка, вас приглашали в подобного рода телепроекты... — Приглашали. Знаете правило скрипача? Он умеет делать одно — играть на скрипке, поэтому очень бережет свои пальцы и не лезет в клетку со львами. Этот Паганини знает, что у него сегодня концерт, и занимается музыкой. Мы же, артисты, как медведи, которых можно всему научить. Хороший промоушн? Да! Какая-то бешеная популярность? Да! Я понимаю, что завтра тебя будут узнавать на улице, тебе будут подавать руку. Но мне совершенно не надо повернуться к зрителям еще и таким боком. Я лучше придумаю какой-нибудь спектакль в театре или сценарий. Зачем пытаться танцевать, если не умеешь? Есть моя любимая Бережная, которая с детства занимается фигурным катанием, а я никогда туда не полезу: знаю, какого труда и какого ужаса все это стоит. — Вы, как актер, на сцене или съемочной площадке научились себя беречь? — А смысл? Если ты не можешь позволить себе каких-то вещей, которые получаются, уходи. Не отдаешься — не занимайся профессией! Я способен от чего-то отказаться — уже много раз такое было. Но только потому, что понимаю: этого уже не смогу. Есть люди, которые сделают все очень хорошо, зачем же эпизод портить! Но, в принципе, надо стараться самому. Пока можешь — танцуй! — У вас есть в профессии табу? — Очень не люблю постельных сцен. Несмотря на то, что секс-символ. Считаю, что мы не умеем делать это таким образом, чтобы кто-то смотрел и хотел так же. У нас получается либо русское порно, либо итальянское. В России хороший кинематограф, замечательная режиссура, прекрасные операторы, но некоторые вещи нам делать не дано. — К сериалам у актеров отношение неоднозначное. Некоторые ваши коллеги наотрез отказываются. — Сериал сериалу рознь. В сиквеле на 287 или 485 серий я бы не работал. Как говорит Горбунов: «Беги!». (Смеется.) А есть формат, когда, грубо говоря, полный метр растягивается на несколько серий. Та же работа, те же сцены, только там все более скомпоновано, структурировано и рассчитано на большую аудиторию. Ну что плохого в том, что зрители четыре сезона не могут оторваться от экрана? А уж как это удается американцам... Я считаю, что мы занимались нормальным кино, когда снимали «Марш Турецкого» и «Бандитский Петербург». К сожалению, нам давали на репетицию 20 минут. К сожалению, снимали на видео. Но это такая школа, такой опыт, о котором новым артистам только мечтать. Нынешние актеры снялись в двух сериях — и уже гении. Ну и ладно, а мы назовем себя способными... А есть же народные артисты, которых обожает зритель. — А у вас бывало такое, что вроде бы хороший сценарий, хороший режиссер, а результат получался не ахти? — Успех не прогнозируем, его нельзя заранее просчитать. Для артиста показатель — театр, поэтому многие мои коллеги ушли из него на вольные хлеба. В театре зрители голосуют ногами: человек купил билет, пришел. Ему не нравится — он поднимается и уходит. В кинозале мы этого не ощущаем. Я отработал на съемочной площадке и забыл. Через два года фильм вышел на экраны. — Есть работы, за которые вам стыдно? — Есть, но я не буду их называть. Не надо было соглашаться, не стоило «вестись» на заманчивые предложения. Артисты должны очень точно просчитывать не вариант успеха и неуспеха, а нужно тебе это или нет. Что ты можешь из этого вынести? К сожалению, обстоятельства, опять-таки, бывают разные. Я не буду показывать пальцами на Голливуд. Если ты там получаешь приглашение, тебе дают год на подготовку. Год! У тебя есть возможность подтянуть себя физически, освоить игру на виолончели, отработать прыжки с парашютом. У нас так не получается. Мы хватаемся и за это, и за то, лезем кататься на коньках, не умеючи, идем драться на ринг, хотя непонятно, зачем оно тебе. — Некоторых актеров замечают благодаря популярным телепроектам... — Однодневок — да. Очень легко взлететь, трудно удержаться. Я сейчас не пою оды своему поколению. Но, как ни странно, мои ровесники-сорокалетки очень крепко стоят на ногах: Миронов, Безруков... А молодые есть, но они трын-трын. — Почему так? — Черт его знает! Сказывается все вместе: школа, воспитание, отношение. У меня такое впечатление, что нас воспитывали и учили по-другому. Сейчас молодой-зеленый сыграл две роли в театре или снялся в двух сериалах — и думает, что он герой. Но проходит пять спектаклей — он лепит такое, что стыдно смотреть... — Были у вас периоды, когда кружилась голова от славы, поклонников, признания? — В 25 лет. Но меня вовремя щелкнули по носу и сказали: «Место!». — Кто щелкнул? — Есть люди (улыбается)... После этого воспитательного момента я сразу же стал старше. Слава и поклонники — это приятно, конечно... Само собой! Но смысл жизни не в этом. Кроме того, из-за славы я не могу пойти на пляж, раздеться и искупаться, потому что там люди с фотоаппаратами, а я не хочу быть макакой. Знаете, когда идут по пляжу с обезьянкой и с ней все фотографируются. Поэтому на вопрос: «Можно с вами сфотографироваться?» — я отвечаю: «Нет». Не могу пойти на рынок, в магазин... Есть люди, которые поздороваются, скажут: «Как приятно вас видеть». Это другая ситуация. А когда тебя начинают дергать за рукав: «Погоди, иди сюда. Ты че такой гордый? Ах, нельзя! А почему?». Что им скажешь? — А что вы говорите? — Я человек взрывной, могу ответить... — На съемочной площадке Александр Домогаров требовательный? — Да, меня боятся: не дай Бог что-то не так! — Как это может проявиться: выразительно посмотрите, скажете прямо в лицо или последуют более жесткие меры? — Могу развернуться и уйти. — Случалось, что, начав сниматься, вы вдруг все бросали? — Есть одна картина, из которой я ушел. — По своей инициативе? — В принципе, да. Уже 99 процентов роли было сделано, но я не мог дальше мириться с хамством, с ложью. Поэтому вместо меня снимали дублера со спины и фильм сделали. — Для вас награды имеют какое-то значение? — У меня их нет. — Есть-есть... — Так, пара-тройка. Награды, как признание — да! А если все куплено и ты это понимаешь, тогда — нет! Один раз, правда, было очень обидно, когда меня обошли. Вот за ту работу надо было давать. Все говорили, что я заслужил. Ан нет! На самом деле, нельзя к этим игрушкам серьезно относиться. Ну не «Оскар» же получаем... — Какое место занимает в шкале ваших ценностей личное счастье? — Что такое личное счастье? — Отношение с близкими, с женщинами... — У каждого человека есть тыл, есть спина. Если сзади провал, то... — С годами изменилось ваше отношение к женщинам? — Конечно, изменилось. В 25 лет — одно, в 45 — совершенно другое. А вообще, я не люблю отвечать на такие вопросы. — На что предпочитаете тратить деньги? Есть какие-то пунктики? — На машины, на живопись, на антиквариат — в общем, на красивые вещи. — Вы лихой водитель? — Нормальный. У меня машины такие, что тихо ездить нельзя. Но я стараюсь не нарушать дорожные правила, потому что это опасно. Ладно со мной что-то случится, а если не дай Бог пострадает кто-то другой? Я не переживу! Поэтому лучше не рисковать... — Помимо работы, что еще приносит радость, удовольствие в жизни? — Дом. Мой дом — моя крепость. И туда запрещен вход посторонним. Категорически! Светлана ТВЕРДОХЛЕБ, «БГ»
Катерина : Это старое интервью из газеты "Бульвар Гордона". Ему уже больше года
Татьяна: Катерина пишет: ...интервью из газеты "Бульвар Гордона" Да, точно!.. То-то кажется таким знакомым-знакомым... Правда, года ему еще пока не сровнялось
triona: Знакомо то знакомо. Но дата то сентябрьская и этого года. Да и не полностью оно совпадает с прошлогодним. Какие-то моменты уточнены, а какие-то упущены. Значит, пока актуально :) До нового интервью!
Татьяна: triona пишет: Значит, пока актуально :) До нового интервью!
Татьяна: Alina пишет: В журнале "Имена" за ноябрь 2010 года вышло такое интервью с АД. Александр Домогаров «Мои женщины меня многому научили» По словам многочисленных прекрасных дам, с которыми был близок этот Казанова, он подчас относился к ним резко, даже жестоко. Но уроки жизни не прошли даром. Домогаров меняется. Природа наградила его яркой внешностью, брутальным характером и недюжинным талантом. А при таком ядерном коктейле устоять против искушений ой как трудно! Многие артисты – ловеласы (взять, например, Алена Делона) убеждены: за талант им можно простить все. Так и живут – потакая страстям, нередко «заигрываясь». Пока в их жизни не происходит нечто такое, что заставляет переоценить прошлое… Александр, вам по душе афоризм: «Вся наша жизнь – игра»? Смотря как это понимать. С точки зрения продления детства актеру такая жизнь-игра необходима как воздух, ведь, когда он становится слишком серьезен, то умирает как артист. Актеры – это ж фигляры, клоуны! Если посмотреть отстраненно, то мы занимаемся на сцене бог знает чем. Поэтому сущность профессии такова, что в нее нужно верить безоглядно. Нет опасности заиграться? Есть. И тут спасает система масок. Одну снял, другую надел. Хотя, с каждой снятой маской на тебе остается некоторое количество клея, а иногда и вовсе рубцы на сердце. А вот в жизни ты не играешь. И как не страшно себе в этом признаваться, чем больше она тебя бьет, чем больше душевных испытаний выпадает, тем разнообразней твоя актерская палитра. Поверьте, на мою долю пришлось немало драм. И я не понаслышке знаю, что такое боль. Родителей потерял. Личные трагедии пережил. С непоправимым столкнулся. (Два года назад Александр потерял старшего сына Дмитрия: на парня в Москве налетела машина. – Прим. Ред.) И свой жизненный багаж, свои страдания, переживания, чувства – все это актер приносит на сцену. (Погружается в раздумья). Александр, вот этот ваш фирменный взгляд в никуда, с прикрытыми веками… Куда вы смотрите в такие моменты? Туда. (Показывает на свой затылок). А до какого ряда в театре можете охватить публику взглядом? Знаете, люди приходят в театр не всегда за искусством. Иногда – чтобы посмотреть: «Мол, ну-ка, ну-ка! Где там тот Домогаров, который своих жен бьет?» Я это остро чувствую. И когда в конце спектакля вижу, как на их глаза наворачиваются слезы, думаю: «Поплачьте, поплачьте! Это полезно!» Как вы относитесь к женщинам – с долей иронии, нетерпимости, восхищения? И с вами тяжело, и без вас плохо. С кем-то из моих женщин у меня сложилось плохо. А с кем-то не сложилось хорошо. Бывало и такое, что просто взяли и разошлись. Сели на кухне, посмотрели друг другу в глаза. И спросили: «Ну что будем делать? Может не стоит мучить друг друга?» Что про вас только не говорят. Дескать… (Перебивает). Знаю, знаю… Человек постоянно что-то преодолевает. Самые страшные испытания для него - это испытания властью, деньгами и силой. И силу дает именно зло, а не добро. Добро дает вдохновение. Но иногда так хочется выпустить джина из бутылки! Говоришь себе: «Нет, я – выше, я – сильнее, я – мудрее». И все равно выпускаешь его, находя в этом какое-то страшное удовлетворение. Но… так тяжело этого джинна потом загнать обратно! Надо быть очень сильным человеком, чтобы пообещать себе: «Я этого больше не допущу. Попробовал, узнал и хватит». Может, джинн просыпается от того, что женщины тоже бывают злы? И не совпадают с вашим идеалом? В женщинах нет зла. Но вот коварства в них хоть отбавляй. Пока не получается свой идеал «впихнуть» в человеческий облик. При знакомстве с женщиной, на что обращаете внимание в первую очередь? Сначала, конечно же, воспринимаешь женщину визуально. Смотришь на лицо, на ноги. Мне интересна плоть. Привлекательность. Прежде всего, человеческая. Природная сущность женщины – продлевать род. Ваша натура - созидающая и плодоносящая…. Но бывает так, что и глаза прекрасные, и сложена хорошо, а поговорить не о чем. Поэтому меня больше интересует не вечер, а утро, когда мы начинаем разговаривать. И уже тогда я делаю выводы, которые часто оказываются не в пользу собеседницы. Поэтому все-таки лучше начинать знакомство днем предыдущего числа. (Улыбается.) Когда «все симпатишно и миленько» - это хорошо, но на миленьком далеко не уедешь… Александр, а если обратиться к литературе, какие примеры идеального женского образа можете привести? Есть прекрасная фраза у Анны Ахматовой. Она о том, что все мужчины восхищаются Пенелопами, а женятся на их полных противоположностях. Мне нравится Золушка с ее ожиданием принца. Конечно же, прельщает возможность подвига во имя женщины… И чтобы женщина это ценила. Знала, что такое мужское слово. В женщине должно быть заложено главное – понимание семьи. И красота во всех смыслах. С чем у вас ассоциируется дом, очаг? Например, в Новый год – семейный праздник – непременно должно пахнуть пирожками. Но при этом вовсе не обязательно, чтобы каждый день меня ждали борщи, все парилось и жарилось. Духовное важнее. Дом – это, знаете, такое сложное понятие… (Смеется). Основу понимания семьи, наверное, родители заложили? Да, и прежде всего мой отец. Это такая глыба, махина! Он и мне, и брату, и маме – всей семье дал тыл. Его слово – справедливое, честное, весомое – было непререкаемым. Все были за отцом как за каменной стеной. Если я входил в квартиру, и дверь в его комнату была закрыта, я понимал, что соваться туда не надо. Когда папа приходил домой и говорил: «Будем есть в семь», значит строго в это время все уже сидели за столом. «А если мама (она тоже работала) не успеет?» - спрашивал я папу. «Мы будем есть в семь. Мама придет», - коротко отвечал он. Отец был человек крутого нрава, но руку ни на кого из нас не поднимал. Убивал словом. Причем тихим. А самым страшным наказанием для нас было его равнодушие. Родителей давно нет. И каждый год девятого мая я иду на кладбище. В этом году с ужасом подсчитал, что отца нет в живых уже двадцать лет, а мамы - тринадцать. Последнее, что папа сделал перед уходом, - затащил меня в театр на «Синюю птицу», и этот спектакль навсегда связан с ним. Кого мама в детстве больше баловала – вас или брата? Я был младшим, поэтому и баловали больше меня. У нас с братом разница в возрасте десять лет. Он, кстати, тоже родился в июле. Как мать с отцом умудрились рождение сыновей так продублировать, даже не представляю. (Улыбается.) Мыслями в детство возвращаетесь? Конечно. Я рос избалованным, отчасти даже наглым мальчиком. Вседозволенность была полная! Папа занимал высокий пост. Занимался «Москонцертом» и «Госконцертом». Благодаря отцу в нашей стране люди впервые поиграли в кегельбане, покатались на канатной дороге, на карусели… Папа не называл меня по имени. Говорил «этот маленький». Помню, рассказывал всем: «Представляете, еду я на переговоры, за мной этот маленький на мотоцикле, а за ним – машина охраны». Мне было в то время семь лет. Тогда я мало о чем задумывался. И только уже учась в училище, впервые осознал, насколько счастливым было мое детство. Когда не стало ни отца, ни матери, сели мы с братом, и говорю ему: «Круглые сироты теперь мы с тобой, Андрюха». Помогаете друг другу? У каждого из нас своя судьба, свои проблемы, интересы. Но он – то плечо, на которое можно опереться. При этом не обязательно каждый день созваниваться. Главное просто знать, что он есть. Я за брата горой. И уверен, что он мне всегда ответит тем же. Александр, в одной телепрограмме вы как-то признались, что любите «слушать ручей» Это в буквальном смысле? «Ручей» - это ощущение дома. У него есть голос, он сам разговаривает. Дает понять, что он живой. Иногда у него «лопаются трубы», «перегорают какие-то фазы». Мол: «Не скучаем, парень!» За город я уехал из Москвы два с половиной года назад. В 45 лет в мозгу перещелкнуло: «Надо ехать!» Все тут делал практически с нуля. Есть, конечно, ребята, которые помогают, но все равно хозяин в своем доме – я. Помню то первое ощущение. Конец декабря, внутри ничего – только кухня. Грел камин, стояло два деревянных шезлонга, лежали полушки. Со мной были только два щенка. И в тот момент я понял: «Ну вот, Новый год, и я наконец-то дома». Всех покормил, спать уложил. И в этом нашел какое-то успокоение. Дом – это убежище. Где твои люди, собаки, близкий человек. Закрыл двери – и ты защищен. Теперь могу наблюдать, как распускаются деревья. Ночью слышу пение соловьев. Если не спится, выйду на балкончик с сигаретой, постою. Недавно ехал на съемочную площадку и говорю: не успеем глазом моргнуть, и будет зима. В Москве даже времен года толком не замечаешь. А за городом смотрю, как выпадает первый снег, и как он потом тает, как идет дождь. Мне по душе, когда в доме есть хорошая библиотека. Хотя можно было бы возразить: компьютерный век на дворе, зачес пыль собирать? А я люблю взять книжку в руки. Не люблю диван и халат. Халат может быть только в том случае, если тебе лень одеваться, но моя лень до такой стадии еще не дошла. (Улыбается). Что еще? Обожаю романсы. И шансон, хотя этот жанр «затоптали». Чтобы я запел, нужно хорошее настроение, а чтобы заиграл, - настрой души. Чаще такое случается, когда никого нет. Слышала, вы – коллекционер? Есть какие-то предметы вашей гордости? Да, и это опасные предметы. Оружие. Шпаги, рапиры. Хороший нож берешь, он ложится удобно в руку. У меня в коллекции есть парочка весьма интересных клинков. Видно, что это ручная работа. Подкинешь платок, проведешь лезвием – и ткань надвое. Это надо же было придумать такой совершенный предмет! Хотя, увы, он для смертоубийства. В какую эпоху переместились бы, будь у вас такая возможность? Мне, скорее, подошло бы позднее Средневековье – тысяча шестьсот какой-нибудь год. У нас время такое быстрое… а впрочем, мне и в нем комфортно. В любом времени есть своя прелесть. Только разве что в войну было плохо. Отец воевал в Великую Отечественную, но о фронте почти никогда не вспоминал. Говорил, там было все нормально: и лошадей они крали, и водку пили, и «под ружьем» ходили. Никогда не упоминал о войне в том ключе, что это грязь, смерть. Хорохорился. И лишь, когда подошел ближе к своему рубежу, вдруг признался: «Да, было очень трудно». Говорят, мужчины более ранимы, чем женщины. То один «опасный возраст» у вас, то другой, то «кризис среднего возраста». Вас подобные мысли посещают? Один Бог знает, сколько нам отпущено. Конечно 47 –это не 23 и даже не 33. К пятидесяти понимаешь, что вошел в зону риска, когда перелеты, недосыпы уже начинают сказываться на здоровье. Чувствуешь, что надо восстанавливаться. Хотя это все равно приятная усталость, когда востребован, удовлетворен тем, что сделал. Сейчас у меня сразу несколько проектов – сериалы «МУР», «Пилот воздушных авиалиний», недавно ездил в Петербург на съемки фильма «Два рыцаря» Светланы Дружининой. Так что не жалуюсь на отсутствие разнообразия. В «Пилоте», например, мы по сюжету сажаем пассажирский самолет на трассу. Сам я самолет еще не вожу, но половину кнопочек в кабине уже знаю. Так интересно! Вообще, на чем я только не ездил, не скакал и не летал! Скакал на чистейших ахалтекинцах (верховая порода лошадей. – Прим. ред.). А вот в Польше сажусь на казацкую лошадь – такую крепенькую, с совершенно другим ходом. Все это безумно увлекательно. И конечно, возвращаясь к началу нашего разговора, продлевает детство. Кого считаете своими учителями? Отца, конечно. Иногда жизнь сводит с мудрыми людьми, и даже если это твои одногодки, они тоже учителя. Да что говорить! Даже мой сын Саша тоже иногда такое залепит… Он живет со мной. Сын уже не маленький, оказывается и у него своя точка зрения, своя философия… Иногда я могу каких-то вещей не понимать: живу со своим уставом, смотрю на все со своей колокольни, и сын меня учит. И мои женщины, с которыми я был близок, тоже меня многому научили. Это все моя копилка. Но, строго говоря, лишь на смертном одре можно будет сказать, кто действительно был твоими учителями. (продолжение следует)
Татьяна: Ну, а я продолжу, пожалуй... А если говорить об именах великих – кто стал для вас некой «точкой отсчета»? У меня дома висят фотографии трех актеров – Аль Пачино, Роберта Де Ниро и Дастина Хоффмана. Вот взять Аль Пачино – он настолько «энергетичен», что заряжает даже с экрана! Это на сцене можно «переплюнуть» через первые ряды и достать до сорокового. А экран – другая субстанция... Или Де Ниро – тот совсем другой. Вроде бы ходит, ничего не делает. Но при этом он все переплетает, связывает, опутывает тебя сетями. Такой хамелеон, который все время видоизменяется. И третий – Хоффман. Он сам придумывает в своей роли все, малейшей детали придает вселенское значение. Помните сюжет фильма «Мотылек»? В финале картины к нему приходит герой с перебитыми руками и ногами, и Хоффман, с треснутыми очками с большими диоптриями, которые связаны ниточками, смотрит в кадр так, что мурашки по телу. Просто невероятно! Причем, это не режиссерские находки, а актерские. И я всегда держу это в голове. А от тех мэтров, с кем довелось поработать вам, какие впечатления остались? Самые замечательные. С удовольствием общался с Ежи Гофманом («Огнем и мечом»). У нас сложились хорошие творческие отношения. С Анджеем Вайдой («Одна июньская ночь») общаемся очень тепло. И когда меня спрашивают, как я себя ощущаю в Польше, всегда говорю: как дома. Судьба подарила мне встречу с Андреем Кончаловским (фильм «Глянец», спектакль «Дядя Ваня»). Можно сказать, у нас с ним «полусемейные отношения». Андрей Сергеевич – это человек-мир. И мне очень нравится, насколько четкая у него позиция по отношению к брату, Никите Михалкову. «Пусть Никита в чем-то неправ, но он мой брат и я его люблю». Еще он проповедует одну важную истину: людей нельзя обижать. Зачем тратить силы и нервы на выяснение отношений? Взял ластик и стер их из памяти. Есть вещи непростительные? Да. Предательство. Может, если бы я попал в плен и мне начали загонять иголки под ногти, я бы не выдержал. Но в общечеловеческом смысле... Физическую боль тяжело переносите? К счастью, почти никто не знает, что это на самом деле такое. Иногда что-то поднывает, и ты уже не знаешь, куда деться. А отпустит – и забыл. Об испытании болью могу рассуждать лишь гипотетически. Но ведь ныть может и душа? Да, она ноет. Судьба тебе какие-то звоночки иногда дает. Раз, два, три. А правда, что время лечит? Правда, но ведь время, которое превращает события в сизый дым, еще надо как-то пережить. Главное, чтобы сбоя не произошло. Шаг в сторону – и ты во мраке. Спасает сцена. Вышел – и сразу становится чисто и ясно. И сила воли помогает. Вообще, чувствую, что меняюсь. С годами стал намного жестче, непримиримее к слабостям. У меня есть свод законов и кодекс чести. Я никому ничего не навязываю, всегда готов что-то обсудить, но если человек находится совсем уж на другой планете, то общаться с ним не смогу. И даже работать вместе. А с кем бы вы согласились застрять в лифте? С любым человеком. При условии, что он не будет просить мой автограф и каждые пять минут со мной фотографироваться. Такого выдержу – уж, по крайней мере, не убью. (Смеется.) А если там будет что пожрать и выпить, смогу и двое суток просидеть. У каждого мужчины, как правило, есть свой джентльменский набор. Вам важно, какие у вас, скажем, часы на руке? Я люблю дорогие часы. Нравится хорошая обувь. Люблю машины и все, что связано с техникой. У меня BMW. Мечтал о джипе – и вот появился еще и Hummer. Вроде просто железо, но я к вещам очень привязываюсь. То есть на эти «игрушки» не жаль денег? Ни на что не жаль. Складывать «в кадушку» глупо, хотя ребенку что-то оставить надо. Но начинать бизнес не собираюсь. Деньги не считал, и считать не хочу. Чего боитесь в жизни? Да ничего. Все самое страшное, что могло произойти, уже произошло. Не хочется болеть, кому-то стать обузой. Уж лучше так – быстро и легко. Господи, меня прости. На темы жизни и смерти можно шутить? Ну а почему нет? Есть, например, такая байка. Когда ты приходишь в театр студентом, сидишь на галерке. Окончил учебу – пересел чуть ближе. Получил звание – еще ближе. И наконец ты – Народный, сидишь в первом ряду. Оборачиваешься, а тот, кто сзади, шепчет тебе зло: «Ну, чего ты вертишься? Гроб впереди!» Как думаете, вас трудно любить? Очень трудно. (Тихо напевает.) «Благодарю вас за любовь, похожую на муку». Вся жизнь – трагедия, но это так смешно. Александр Домогаров: «Кому я завидую, так это скрипачам: обладая абсолютным слухом, они умеют делать хорошо только одно. А мы должны и прыгать, и бегать, и летать, и... играть на скрипке». *Родился 12 июля 1963 года в Москве * Окончил Музыкальную школу им.Стасова и Щепкинское училище * Снялся более чем в 40 фильмах * Актер Театра им. Моссовета * Народный артист России (2007) * (etc…)
Alina: Спасибо, Татьяна! Извините, что поместила не туда. Мне интервью очень понравилось, хотя явные неточности настораживают. Тема разговора достаточно серьезная, и мне не совсем понятно, зачем приводить высказывание некой дамы-экс... на 5 странице. Я всегда переживаю и негодую, когда вижу или слышу подобное о моем любимом артисте и явно очень хорошем, тонком и думающем человеке.
Татьяна: Это Вам - спасибо! Что же до остального... Неточности, думаю, от полного отсутствия в редакциях нынешних журналов должности под названием "корректор", и могут быть обычными опечатками... А "дама", как мне кажется, уж никак не заслуживает того внимания, что мы ей уделяем...
Татьяна: А вот и фотографии, иллюстрирующие интервью. (Коломбина, СПАСИБО! )
Tory: Хорошее интервью, интересные фотографии. Они достаточно старые, но многие из них я вижу впервые. Видела похожие. Больше всего мне понравилась фотография сделанная на спектакле "Милый Друг", где А.Ю стоит в халате.
полная версия страницы